Вадим Радаев - Смотрим кино, понимаем жизнь: 19 социологических очерков

Ключевой чертой современного цивилизационного устройства, несомненно, выступает способность к калькуляции, интегрирующей множество самых разнокачественных сущностей. А деньги являются высшим проявлением системы калькулятивных устройств.

Между тем техники калькуляции и чисел не проникли в наблюдаемый нами мир, а если и проникли, то очень неглубоко. Обычно указывают на жестокий дефицит денег в деревенской среде. Но, строго говоря, деньги здесь и не нужны. Они требуются героям только для того, чтобы периодически выпивать, но не оказывают никакого решающего влияния на их жизненный уклад. Даже в магазине они зачастую не требуются, поскольку у знакомой продавщицы всегда можно взять простейшие товары «по записи», в кредит.

Мы попадаем в мир крайне ограниченных потребностей и соблюдения так называемого трудопотребительского баланса, охарактеризованного в начале прошлого столетия нашим соотечественником экономистом Александром Чаяновым [68] Чаянов А.В . Крестьянское хозяйство: Избр. труды. М.: Экономика, 1989. . В этой среде минимально необходимые для проживания ресурсы добываются тяжким трудом и самоограничением, а излишние (дополнительные) ресурсы разбазариваются без всякого ограничения. Здесь нет присущего современному экономическому человеку стремления к максимизации полезности и тем более к получению прибыли. Вместо этого поддерживается устойчивое равновесие, достигаемое на очень низком уровне благосостояния при отсутствии выраженных стремлений к изменению этого уровня. В самом же материальном достатке тоже не видится решения проблем. Словами одного из героев: «Вроде пенсию платят, в магазинах все есть, а люди все равно нервные».

Здесь не просматриваются следы какого-либо буржуазного сознания, и не только в части отсутствующих материальных атрибутов и практик в виде накопления капитала и рациональной бухгалтерии, но и в слабости соответствующего мировоззрения. Это положение резюмировал русский философ Николай Лосский, по мнению которого основная, наиболее глубокая черта характера русского народа связана с исканием абсолютного добра Царства Божия, не осуществимого в посюстороннем бренном мире [69] Лосский Н.О . Характер русского народа: Кн. первая. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1957. С. 5. .

В этом мире нет и рациональности, понимаемой как устойчивое (последовательное) следование собственному интересу. Целерациональность в классическом понимании Макса Вебера предполагает наличие фиксированной утилитарной цели и возможности выбора средств ее достижения – в этом, собственно, и состоит основа любого экономического действия. Здесь же изо дня в день главным героем воспроизводятся одни и те же простейшие телодвижения по маршруту «ноги – сапоги – чайник – лодка – почта – соседи – телевизор». Нет никакой цели и никакого выбора, а вместе с этим нет и рациональных (экономических) действий.

Добавим, что рациональное (стратегическое) действие нуждается не только в наличии плана, но также в определенной размеренности, постоянном проявлении воли и дисциплинированности исполнения на пути к поставленной цели. В наблюдаемом нами мире мы этого также не видим. Жизнь устроена по другому порядку, который охарактеризован в классическом высказывании историка В.О. Ключевского: «Ни один народ в Европе не способен к такому напряжению труда на короткое время, какое может развить великоросс; но и нигде в Европе, кажется, не найдем такой непривычки к ровному, умеренному и размеренному, постоянному труду, как в той же Великороссии» [70] Ключевский В.О . Полный курс лекций по истории России. Лекция семнадцатая. http://www.bibliotekar.ru/rusKluch/17.htm .

На эту неспособность к длительному равномерному усилию обращал внимание и русский философ И.А. Ильин в своей книге «Сущность и своеобразие русской культуры», утверждая, что русский человек обыкновенно преодолевает затруднения не путем дальновидного расчета и по заранее выработанному плану, а посредством импровизации в последнюю минуту [71] Ильин И.А . Сущность и своеобразие русской культуры. М.: Русская книга – XXI век, 2007. .

Другой русский философ, Николай Бердяев, указывал на то, что русские люди не интересуются так называемой средней областью культуры: они, скорее, склонны к максимализму в стиле «или все, или ничего». Здесь устремление к высоким идеям сопрягается с низким уровнем развития материальной культуры. Это проявляется в том числе в неумении делать качественные простые вещи, это оказывается «неинтересным».

Исконная и непреходящая бедность русского народа, на которую жаловались столетиями и продолжают жаловаться сегодня, с подобной точки зрения становится следствием малого интереса народа к материальной стороне жизни, отсутствия сосредоточенности на собственности (презрительно обзываемой мещанством), подозрительного отношения к частной собственности вообще, воспринимаемой не то как кража, не то как вычет из общего котла.

Целерациональные действия, если они и возникают в этой сфере, могут направляться только во внешний мир, подразумевая отъезд из этой глухомани, и не направляются внутрь, на преобразование собственной жизни, здесь и сейчас.

Не исключается, конечно, устремление к достройке своего здешнего мира традиционными средствами, такими как обзаведение семьей, детьми. Но возможности и здесь весьма ограниченны. И у нашего главного героя это дело когда-то не сложилось – по его собственным словам, он начинал семейную жизнь, но она распалась. На наших глазах он делает новую, крайне неуклюжую попытку «подкатить» к бывшей однокласснице и вновь терпит провал. Но воспринимается это спокойно, никакой трагедии не чувствуется.

В былые советские времена основными культурными институтами на селе были церкви, школы и больницы. Больницы в этой деревне и ранее не было. Церковь и школа когда-то были, но давно уже бездействуют.

На экране мы видим здание разрушенной школы, в которой некогда учился главный герой, – она выглядит как откровенный символ увядания и разрушения институциональной поддержки культуры, как принципиальная утрата всякой возможности культурного развития. Разрушение школы – этого былого средоточия рационального знания – возвращает нас в ситуацию предзнания, где новому знанию уже негде формироваться.

Утратив культурные институты, люди попадают в некое «естественное» состояние, где человек начинает уподобляться природе, ведет чуть ли не растительную жизнь. Впрочем, в этом месте нам сразу же укажут на важное отличие от сугубо растительной жизни – предполагается, что в этих людях теплится призрачный огонек, который принято называть духовностью.