Коллектив авторов - На рубеже веков. Современное европейское кино. Творчество, производство, прокат

В 2005 году на экраны выходит «Безумие» (Silem, 2005) – авторская вариация на тему двух рассказов Эдгара Аллана По «Система доктора Смоля и профессора Перро» и «Заживо погребённые». Сценарий картины был написан еще в 1970-е годы, однако был запрещён цензурой. Причины запрета истории знакомства робкого молодого человека, страдающего ночными галлюцинациями (в исполнении одного из самых известных чешских артистов среднего поколения – Павла Лишки), и проповедующего богохульное распутство словами де Сада таинственного Маркиза (Ян Тржишка), предлагающего юноше помощь в лечении его недуга, становятся очевидны уже с первых минут картины, предварённой своеобразным авторским предисловием.

«Тема этого фильма – давний идеологический спор по поводу принципов управления сумасшедшим домом, – поясняет, стоя перед камерой, Шванкмайер. – Есть два базовых метода такого управления. И оба весьма экстремальны. Первый – абсолютная свобода, второй – старый и проверенный метод контроля и наказания». Очевидно, что обращение к теме власти и прозрачная трактовка общества как лечебницы для умалишенных, каким бы именем классика они ни прикрывались, в период «нормализации» были невозможны. Однако несмотря на зазор в несколько десятилетий, что разделяет сценарий и его воплощение, этот материал не только не устарел (при желании и сейчас в фильме можно считать политический подтекст, отсылающий к истории Чехословакии второй половины XX века), но помещённый в контекст новейшего времени приобрел новые оттенки смыслов, не утратив своей остроты.

Несмотря на заверение автора, что «Безумие» – это фильм ужасов, картина представляет собой не что иное, как притчу о человеке, мечущемся между вседозволенностью и диктатурой. Мир в картине Шванкмайера оказывается не театром, каким он представлялся в том же «Уроке Фауста», а больницей для душевнобольных, где люди – всего лишь сырой материал для мясорубки истории: на протяжении всего фильма действие перебивается анимационным «путешествием» нескольких кусков свинины из разделанной туши на прилавки магазинов, что недвусмысленно считывается как метафора человеческой участи (универсальность вывода подчёркивается намеренным временным сбоем – множеством анахронизмов, вроде карет, экипажей, расшитых золотом кафтанов и машин, телефонов и джинсов).

Диагностировав безумие мира, спустя пять лет Шванкмайер возвращается в наиболее комфортную для сюрреалиста область сновидений и снимает неожиданно лёгкий фильм – психоаналитическую комедию «Пережить самого себя: теория и практика» (Prezit svuj zivot [teorie a praxe], 2010), где посредством совмещения коллажной и силуэтной анимации с игрой актёров (в основном только на крупных планах) создаётся причудливое тождество миров реальности и сна, в которых живёт главный герой картины. В отличие от предыдущих работ, где образный ряд рождал ощущение ночного кошмара, в котором разом вырывались наружу злые демоны человеческого подсознания, этот ироничный рассказ о немолодом офисном работнике, выясняющем тайны своего детства благодаря анализу своих снов о прекрасной брюнетке, очевидно заряжен терапевтической, созидательной энергией. Поэтому ни люди с головами кур и собак, ни огромные яблоки, рискующие задавить героев, ни выползающие из окон гигантские змеи или расхаживающие по улицам крокодилы не способны зародить в зрителе страх перед иррациональным, представляясь, скорее, причудами неукротимой авторской веселой фантазии, приглашающей зрителя к увлекательному путешествию в таящий опасности мир подсознания.

Эта работа, на сегодняшний день последняя в фильмографии Яна Шванкмайера (хотя на сайте чешско-словацкой информационной кинобазы уже появилась информация о новом фильме режиссёра «Насекомое» / Hmyz, выпуск которого запланирован на 2015 год), доказала творческую неистощимость художника, в отличие от своих коллег-ровесников способного и в преклонном возрасте удивлять своего зрителя.

Однако для регенерации «новой водны» одного удивления и успеха отдельных картин мэтров оказалось недостаточно. Никому из них не удалось повторить успех – творческий ли, коммерческий ли, фестивальный ли – своих прежних работ. Но если «ново-волновцы» так и не сумели без психологической ломки приспособиться к новым условиям жизни и работы, то другие режиссёры мгновенно усвоили только что принятые правила игры. Началась активная американизация чешского кинематографа, который стал кроиться по второсортным голливудским лекалам, а упоение отсутствием цензуры выразилось в нездоровом интересе к темам преступности, алкоголизма, наркомании, гомосексуализма и проституции. Характерными в этом отношении стали фильмы «Нагота на продажу» / Nahota па prodej (1993) Вита Ольмера и «Мандрагора» / Mandragora (1997) Виктора Гродецкого [180] До «Мандрагоры» поляк Городецкий снял две документальных картины о юношах, занимающихся проституцией в Праге, «Ангелы – не ангелы» (Adele nejsou апс!ё1ё, 1994) и «Тело без души» (Тё1о bez duse, 1996). . Героями чешских фильмов стали аутсайдеры, маргиналы и неудачники без постоянной работы и «высоких целей». Интерес режиссёров к табуированным прежде вопросам заметно доминировал над попытками осмыслить социальные, политические, исторические или экзистенциальные проблемы, а сведение конфликтов к сфере сугубо личной, не выходящей на уровень более широких обобщений, дало повод критикам говорить о провинциализме национального кино. Тем не менее в 1990-е все же появлялись картины, способные поддержать жизнеспособность чешского кино. Что интересно – все эти картины были дебютными.

Это и вышедшая в прокат за пару недель до «бархатной» революции психологическая драма «Время слуг» (Čas sluhů, 1989) Ирены Павласковой, где история превращения брошенной, беззащитной провинциалки в эгоистичную тиранку, ломающую чужие судьбы, стала лакмусовой бумагой, проявившей болезни социалистического общества в период полураспада. Это и светлая идиллическая комедия о детстве в короткое время межсезонья после окончания Второй мировой войны «Начальная школа» (Obecná škola, 1991) Яна Сверака. Это мюзикл «Шакалье время» (Šakalí léta, 1993) Яна Гржебейка о том, как неприметную жизнь пражских окраин конца 1950-х годов переворачивает верх дном из ниоткуда взявшийся стиляга. Это «Реквием для куклы» (Requiem pro panenku, 1992) Филипа Ренча – драма, исследующая вопросы о репрессивной природе власти, рассмотренной в контексте не политическом, а личностном, на примере девушки, по бюрократической ошибке отправленной в сумасшедший дом. Это остроумная экранизация пародийного романа Йозефа Вахала «Кровавый роман» (Krvavý roman, 1993) Ярослава Брабеца, стилизовавшего каждую часть картины под определённый этап развития кино от немого до 1940-х годов. Это вариация на тему произведения Франца Кафки «Америка» (America, 1994) Владимира Михалека, отталкиваясь от которого режиссёр создал собственную историю о скитаниях изгоя в мире, где всё – видимость и все – обман. Это «Индейское лето» (Indianske leto, 1995) Саши Гедеона – трогательный и неспешный рассказ о первой любви и первой ревности.