Антон Долин - Оттенки русского. Очерки отечественного кино

Возможно, европейский зритель будет чуть разочарован, не отыскав в фильме прямых наездов на режим или лично Путина — хотя его портрет ласково улыбается со стены кабинета директора, где происходит несколько ключевых сцен. Но причина вовсе не в осмотрительности Серебренникова, а в том, о чем он пытается даже не сказать, а прокричать своим фильмом. Во всем страшном, что творится вокруг, виноваты мы сами — и ответственны тоже. Бог, о котором тут так часто говорят, оставил мир нам, дав пресловутую свободу воли. В том числе свободу трактовки двусмысленных библейских строк (диалоги на добрую треть состоят из цитат Писания, источник которых педантично отображается на экране). Дальше — сами. А Бог — что Бог? Как поет на финальных титрах (практически запрещенная в России) группа Laibach, «God is God» .

Еще одна важная подробность: «Ученик» снят без финансового участия государства. Вот пример для всех, кто мечтает снимать по-настоящему независимое кино в России, но сетует на предвзятость диктующего темы Минкульта. А ведь в Каннах есть и еще одна русская картина. Это блестящий десятиминутный мультфильм Гарри Бардина «Слушая Бетховена», попавший в программу параллельного «Двухнедельника режиссеров». Бардин, в 1987-м получивший каннскую «Золотую пальмовую ветвь» за проволочный мульт «Выкрутасы», вернулся сюда с картиной, сделанной благодаря краудфандингу. После конфликта с Минкультом во время производства предыдущей картины «Три мелодии» (тогда режиссер лег в больницу на долгое время, соблюсти сроки не удалось, и он был оштрафован) он решил не полагаться вновь на помощь государства. Больше шести миллионов рублей на «Слушая Бетховена» было собрано на платформе «Планета», и вот мультфильм готов. Собственно музыку, аллегретто из Седьмой симфонии Бетховена и оду «К радости» из Девятой, бесплатно записал оркестр Владимира Спивакова.

По сюжету растения — трава и цветы — пытаются пробиться сквозь каменные плиты угрюмого серого города. Раз за разом им мешают жители безлюдного мегаполиса — машины, предназначенные только для этого — разнообразных форм уничтожения растительности. Однако в конечном счете зелень оказывается сильнее железа, потому что она живая. Ужасно хочется разделить оптимизм классика анимации и пожелать такой же победы и независимости российскому кино.

Ты когда-то прославился постановками современной драматургии, но в «Гоголь-центре» большинство спектаклей — по классике… очевидно, само название обязывает. Что же такого в пьесе Мариуса фон Майенбурга, молодого и не слишком знаменитого драматурга из Германии, что ты поставил его «(М)ученика» сначала на сцене, а теперь, убрав из названия букву «М», еще и в кино?

Антон, он знаменитый! Очень хороший автор. Я же много смотрю немецкого театра, я знаю. А «Ученик», во-первых, очень крепко написанная пьеса, с перевертышами. Такое в России трудно найти. Во-вторых, очевидно, что Майенбург попадает в болевые точки. Я сразу увидел, как можно сделать из этого модель того, что происходит с нами. Все персонажи — они такие знакомые! Сразу представил себе директрису школы. Знаешь, как интересно мы сочиняли русский вариант этой пьесы? Я приносил какие-то документальные тексты и ролики и… в итоге мы всех персонажей достали из реальности. Самая большая проблема была с попом. Того, из немецкой пьесы, использовать было невозможно — вообще. Из сцены с ним мы взяли только реплики мальчика. Остальное надо было искать. Но у нас был консультант, бывший священник, откуда-то уволенный за несогласия с политикой «партии и правительства». Он нам принес огромное количество книг, от которых волосы дыбом вставали. Церковные методички… Их фрагменты и звучат у нас.

Как последняя проповедь в «Левиафане» — она же из реальности взята. Кстати, тот фильм и «Ученик» — редкие примеры политического кино в России. У нас вообще его не любят и не умеют делать.

Я думаю, что политическое кино — оно не про аспекты современной политики, а про то, что происходит с людьми здесь и сейчас, в России. Мне кажется, ничем другим вообще не стоит заниматься. Ни в театре, ни в кино. Потому что людей интересует именно это. А мне говорят, что сегодняшние проблемы — это низкий жанр, публицистика, а вот непреходящие ценности!.. Да они потому и непреходящие, что разлиты везде, вокруг нас. Глупо делать про них какие-то абстракции. Иногда смотришь фильм или спектакль и не можешь понять: это когда сделано? Какой год на дворе?

Как-то раз «Золотая маска» попросила меня сделать юбилейную церемонию. Из этого ничего не вышло, но я просмотрел списки тех, кого номинировали и награждали за все это время. И по списку было невозможно понять, какой сейчас год. Все, что происходило в жизни, никак не соприкасалось с тем, что выдвигалось и награждалось. Здесь, в реальности, «Норд-Ост» — а там, в театре, про как бы «вечность»! Из-за этого мы и становимся ненужными. Я про театр и кино говорю.

Но это ведь ты именно о российской ситуации говоришь, так?

Любой западный фильм — и даже американские блокбастеры! — выражает какую-то ипостась сегодняшнего состояния человека. В «Выжившем» же не только Леонардо Ди Каприо, который мучается в бороде и жрет печень бизона. В этот момент этой стране необходима сильная мотивация! И герой, который вопреки всем законам выживает. Мести ли ради, жизни ли ради… Ползет и убивает своего врага — да и не убивает, его судьба убивает. Практически буддистский акт совершает.

А ты действительно буддист?

Да, я буддист. Буддизм же — это не религия. Но у меня есть лама, я посвященный, принял прибежище.

…И делаешь фильм о религиозном фундаментализме. Буддистского фундаменталиста можно себе представить? Хоть теоретически?

Невозможно. Есть, конечно, монахи, которые сжигают себя. Но себя, а не других! Наверняка есть где-то и буддисты-фанатики, но это уже не вполне про буддизм. Хотя любые фанатики, получившие инъекцию некоей идеологии, — они не христиане и не мусульмане, если готовы взрывать других людей.

Однако твой герой, обычный российский школьник, получает эту инъекцию не от каких-то промывателей мозгов, а непосредственно из Библии. И разговаривает цитатами оттуда, причем источник скрупулезно отражен на экране.

Насилие есть в этой книге. Религия для своего утверждения использовала методы, привычные для человечества две тысячи лет назад. И еще раньше. Никто особо не церемонился: одних отдавали хищникам, других вешали на кресты… Потом Крестовые походы начались. История любой религии — это история войн и злодеяний, кошмаров, кровавой бани. Очень редко религия дарит мир, покой и любовь. Она разделяет людей, а не сближает. Мы в фильме, впрочем, не хотим кого-то обвинять. Мы просто хотим, чтобы люди, посмотрев его, начинали думать.