Анна Плантажене - Мэрилин Монро

И даже ради рекламы какого-то шампуня, в конце концов, уступила и обесцветила волосы.

Поначалу ей совсем не понравилось.

Если бы дело было только в цвете, даже и настолько фальшивом, она бы скорее к этому привыкла. Но блондинка (любых оттенков, от золотистого Бетти Грейбл до платинового Джин Харлоу) — это характер. И это был не ее характер. Не совсем. Теперь она становилась одной из хорошеньких голливудских блондинок, легкомысленных, искусственно слепленных «звездочек» с репутацией уступчивых женщин, прекрасно подходящих на роли сексуальной глуповатой секретарши, повинующейся начальнику, на которую облизывается все мужское население, идеальных любовниц женатых мужчин, замечательных и не слишком шумных украшений для края бассейна во время буйных вечеринок высшего света, с откровенными декольте или в тесных купальниках, состоящих только из тела, которые всему научились, все скопировали, от походки до улыбки, от осанки до молчания, и готовы выступить со своим коронным номером: жонглировать, бить чечетку, стоять на голове, танцевать с огнем — короче, все, что угодно. Дрессированные звери, эпилированные снизу доверху, которым переделали зубы, нос, вылепили новую фигуру, новую личность — личность блондинки, то есть сексуального объекта, добычи, они думают лишь о том, чтобы их заметили, выбрали. Любой ценой.

Она превратилась в штамп.

Теперь мужчины открыто свистят ей вслед, без обиняков делают ей неприличные предложения, ведут себя прямее, агрессивнее — с чего бы им миндальничать, ведь блондинка внушает желание, а не уважение, пробуждает порывы, снимает оковы с диких инстинктов. С блондинкой все сразу ясно.

Это недоразумение. Норма Джин знает, что ей вовсе не требуется это фальшивое сияние на голове, чтобы притягивать к себе взгляды, объективы фотографов (хотя ее и уверили в том, что светлый цвет волос лучше ловит свет, чем любой другой), или чтобы мужчины возбуждались при ее виде. Она уже убедилась в этом с де Динсом. Норма Джин хочет, чтобы ее любили и желали ради нее самой. Со светлыми волосами она совсем другая женщина. Она вдруг потеряла всякое целомудрие, всякую робость, в ней проявилась сокрушительная чувственность, как тогда, на танцах с Дагерти. Возможно, это и есть быть блондинкой. Это фонтанирование. До сих пор она об этом не знала. Приходило ли к ней осознание этого чуда или присутствия внутри чудовища — неожиданного, непредсказуемого? Светлый цвет волос принадлежит тому сверхъестественному явлению, которое порой вырывается на волю и заставляет ее кожу сверкать тысячей огней. Норма Джин еще к этому не привыкла.

Ей нужно время. Поначалу она каждый раз вздрагивала, увидев свое отражение в зеркале — чужое, лживое, которому в ней какая-то часть еще противилась. Это как долгое и трудное выздоровление после сложной операции. Пересадки. Новоявленная блондинка мало-помалу привыкала к самым простым жестам. Она постоянно запускала пальцы в свои серебристые кудряшки, словно хотела проверить, хорошо ли они держатся. Потихоньку примеряла для себя позы, подходящие новому образу. Шли недели, и она перестала вздрагивать при виде своего отражения. Приспособилась к нему Другие тоже. Тетя Ана, тетя Грейс, которая снова жила в Лос-Анджелесе, да и все, в конце концов, увидели ее блондинкой, как будто она всю жизнь была такой.

Другое существо внутри нее расположилось вольготнее.

Журналы были от нее без ума, мужчины тоже — и фотографы, и журналисты. Но теперь Норма Джин хотела заключить контракт с «XX век Фокс», «Коламбией Пикчерз» или «РКО Пикчерз», потому что она будет актрисой, а не манекенщицей, ведь так хотела ее мать, когда она была маленькой. Поэтому она каждый день обивала пороги крупных киностудий, с портфолио и резюме под мышкой, неловкая, заикающаяся, торопящаяся получить подтверждение развода, едва сводящая концы с концами (так как Джим, рассвирепев, перестал выплачивать ей содержание), запыхавшаяся, трогательная, жалкая — и ее учтиво выпроваживали. Да-да, мы вам позвоним. По ночам она ходила на голливудские вечеринки в плотно облегающих невозможных платьях — так учатся ходить по битому стеклу. Она тренировалась.

И однажды утром она, наконец, признала себя блондинкой — в самом сердце.

Итак, отныне она блондинка. Разведенная — за этим дело не станет. Актриса — она уже на верном пути. Год 1946-й стал переломным для Нормы Джин, бывшей Дагерти. Переходным и определяющим во многих отношениях, важнейшим, учредительным и опустошительным, это был год, когда она триумфально прошла кинопробы и заключила свой первый контракт с крупной киностудией. Год, когда она, вероятно, начала коллекционировать любовников и из расчета подчиняться прихотям некоторых мужчин, обладающих мнимой или реальной властью. Год ее двадцатилетия. И год, когда ее попросили сменить имя. Так, мелочь. Просто Норма Джин Дагерти, Бейкер или Мортенсен, как она иногда подписывалась, — это не звучит. Слишком трудно запомнить. Во всяком случае, это теперь тоже не совсем она. Ей нужно имя для блондинки. «XX век Фокс» предложила имя: Мэрилин. А тетя Грейс подсказала идею взять фамилию деда по матери — Монро, она ж все-таки историческая, престижная, и потом, говорят, что двойные буквы приносят счастье. ММ. Мэрилин Монро. Приятное, ласковое созвучие. Легко запомнить. Мэрилин Монро, Мэрилин Монро — да-да, вот так, радуется Грейс Годдард, это то, что нужно, это имя звезды. Ты думаешь? — Норма Джин колеблется. Мысленно повторяет, бормочет шепотом новые слоги, которые теперь будут ею самой — Мэрилин Монро, Мэрилин Монро, как делает новоиспеченная жена, чтобы привыкнуть к своему статусу супруги, убедить себя в этом, как делала она сама четыре года тому назад, когда стала миссис Дагерти. Или как делала всегда, переходя из одной семьи в другую. Норма Джин с самого детства примеряла на себя все последовательно менявшиеся принадлежности. Но на сей раз — это другое. На сей раз все зашло гораздо дальше. Она словно начинает все с нуля, с нового расклада, получив новый шанс. Мэрилин Монро — псевдоним, родившийся от убийства Нормы Джин и всего, что к ней прилагалось («Я сирота, отца никогда не знала, мать умерла», — рассказывала она в первое время журналистам, завороженным этой мрачной историей, хотя Глэдис с недавних пор жила вместе с ней у тети Аны). И при этом он далеко, очень далеко отодвигает все прежние рамки. Все, что сковывало Норму Джин — благопристойность, приличия, лояльность и долги из громоздкого прошлого, — теперь уничтожено. Мэрилин Монро априори ничего не должна и никому не принадлежит. Она свободна. Чтобы обрести свободу, Норме Джин пришлось принести себя в жертву.