Зигфрид Кракауэр - От Калигари до Гитлера. Психологическая история немецкого кино

Критическое замечание Потамкина справедливо. То, что поначалу выглядит в картине серьезными нападками на жестокость прусских порядков, при ближайшем рассмотрении оказывается лишь просьбой об их смягчении. В самом деле, начальница выговаривает фрейлейн фон Бернбург за то, что та сеет смуту среди воспитанниц, и называет ее бунтовщицей. Но эта странная бунтовщица довольно терпимо относится к системе воспитания, сломившей ее волю. В последнем разговоре с Мануэлой она даже пытается убедить дрожащую девушку в том, что начальница движима добрыми чувствами. Эта классная дама не желает уничтожать "дух Потсдама" — она лишь борется с его крайними проявлениями. Соблазнительно предположить, что ее чуткость и почти материнское отношение к воспитанницам питаются патриархальными представлениями, составляющими неотъемлемую часть авторитарного режима. При всем своем инакомыслии фрейлейн фон Бернбург даже не помышляет об изменении традиций. В них она верит вместе с начальницей.

В фильме нет и намека на то, что авторитарное поведение уступит место демократическому. И это превосходно подтверждает следующую мысль Потамкина: "Фильм не поколебал веры в княгиню-благодетельницу, которая избавила бы девушек от гнета жестокой дисциплины, если бы она знала о его существовании, — в "Девушках в униформе" есть несомненная тоска по ушедшему прусскому дворянству". Правда, финал картины сосредоточивает свое внимание на символическом поражении начальницы. Когда она исчезает в темном коридоре, освобождая залитую светом площадку для фрейлейн фон Бернбург с воспитанницами, этот кадр вроде бы символизирует, что со старым прусским духом навсегда покончено. Но в конце этого эпизода у зрителя ослабляется ощущение того, что начальница сдалась. Когда черные тени поглощают ее, из казарм снова доносятся звуки сигнальных труб. В фильме им предоставляется последнее слово. Возникновение этого мотива в столь важный момент несомненно свидетельствует о том, что принципы авторитарной власти остаются в силе и начальница по-прежнему держит в руках свой скипетр. И любое возможное смягчение авторитарного порядка будет способствовать лишь его укреплению [129].

Вместе с "Девушками в униформе" на немецком экране появился другой фильм, предлагавший ту же психологическую модель поведения: "Капитан из Кёпеника" (1931). Он был поставлен Рихардом Освальдом по одноименной пьесе Карла Цукмайера (1928), а в основе ее лежала подлинная история о знаменитом сапожнике Вильгельме Фойгте, благодаря которому весь мир узнал о вопиющих нелепостях прусской военщины. Актер Макс Адальберт создал образ, исполненный местного колорита, что несомненно способствовало успеху фильма в Германии и за ее пределами.

Хотя "Капитан из Кёпеника" рабски следует букве пьесы, критика прусского полицейского режима выражена в нем более резко. Полиция, не желая выдать паспорт старому Фойгту, много раз сидевшему в тюрьме, выселяет его из городка Кёпеника, чтобы одним безработным стало меньше. Фойгт понимает, что оказался в заколдованном кругу: ведь имей он работу, власти выдали бы ему паспорт, а поскольку паспорта нет, он не может найти себе места. Достать паспорт — эта мысль мучает Фойгта (его мучения позже хорошо поймут миллионы европейцев, которых Гитлер превратил в изгоев). В отчаянии предприимчивый сапожник решает, наконец, устроить свои дела с помощью офицерского мундира — ведь его магические чары одинаково действовали на немецких солдат и гражданское население. Фойгт покупает потертый мундир, переодевается в общественной уборной и выходит оттуда полубогом. Этот маскарад изобличает Фойгта на каждом шагу, но кто посмеет проверить личность, облаченную в волшебный мундир? Встретив по дороге к ратуше два солдатских подразделения, капитан-самозванец "приказом Его Величества" арестовывает офицеров, которые, обалдев от напора, не выказывают малейших сомнений относительно его полномочий. Капитан встает во главе взвода, а затем спрашивает, где находится паспортное бюро, ради которого он и предпринял свое переодевание. К несчастью, оказывается, что в Кёпенике нет паспортного бюро. Фойгт попадает впросак и бросается наутек. Но рассказ о его подвиге быстро облетает город, и все жители потешаются над "капитаном из Кёпеника". Фильм особо подчеркивает тот исторический факт, что сам кайзер хохочет над этой историей. В конце фильма сапожник отдается в руки полиции. Его сразу же прощают и жалуют вожделенный паспорт — "приказом Его Величества".

Будучи смутной смесью комедии и сатиры, этот фильм еще более двусмысленный, чем "Девушки в униформе". Он высмеивает немецкое благоговение перед военным мундиром и в то же время оправдывает прусский милитаризм. Ведь смех кайзера и его милостивое прощение превращают цепь нелепейших событий в мелкие недостатки крепкого и разумного режима, с которым можно легко мириться. Более того, в фильме есть эпизод, показывающий, что эти недостатки коренятся в самом мировоззрении, поддерживающем прусскую милитаристскую власть. Когда Фойгт получает предписание убраться из Кёпеника, он в испуге показывает бумажку своему добросердечному деверю Фридриху, изо всех сил старавшемуся ему помочь. Фридрих — городской чиновник, преисполненный гордости за свое отечество, армию и кайзера. То, что в глазах других выглядит вопиющей несправедливостью, он считает обыкновенным невезением. Разговор Фойгта с Фридрихом превращается в ожесточенный спор двух концепций авторитарной власти и когда Фойгт прямо говорит о своем отчаянии, Фридрих возражает ему так: "Я отказываюсь слушать твои крамольные речи. Нами управляет справедливость, и если нас постигает неудача, мы должны примириться с ней. Тебе следует сидеть тихо — тогда ты станешь стопроцентным прусским гражданином".

Эта патетическая тирада прирожденного сторонника авторитарной власти приводится в "Капитане из Кёпеника" без тени иронии. Фильм даже стремится доказать, что Фойгт живет согласно жизненным принципам Фридриха. В конце фильма Фойгт заявляет на полицейском допросе, что не убежал за границу только потому, что хочет умереть на родной земле. Этот непокладистый, бунтарски настроенный человек, оказывается, страстно желает быть "стопроцентным прусским гражданином". И то, что в душе он такой же милитаристски настроенный пруссак, как его деверь, недвусмысленно следует из финального эпизода картины, где снова возникают начальные кадры: солдатское подразделение марширует под звуки полкового оркестра. Ставший свободным человеком с паспортом, Фойгт присоединяется к солдатам и уходит вместе с ними. Армия "фридрихов" одерживает над ним верх.

Проблему прусского милитаризма задевал и другой фильм тех лет — "Кадеты" (1931). Эта сентиментальная история разворачивалась в стенах военной академии в Лихтерфельде, колыбели прусского кадрового офицерства. Если в "Девушках в униформе" честно обнажались изъяны авторитарного порядка, в "Кадетах" они старательно затушевывались. В этом бесхребетном посредственном фильме прусская военная академия выглядела привилегированной закрытой школой, а ее директор — мягкотелым гуманистом, которого начальница из "Девушек в униформе", безусловно, презирала бы до глубины души. Словом, фильм "Кадеты" был пустопорожней охранительной болтовней. Но, как уже выше отмечалось, многие немцы хотели верить в то, что, несмотря на кризис, все шло хорошо. Их эскейпизм, конечно, лишь потворствовал авторитарным настроениям.