Ульрике Мозер - Чахотка. Другая история немецкого общества

У этой болезни много имен. Она известна как чахотка, туберкулез, фтизис, «белая чума», «бледная немочь» [1] Туберкулез , чахотка и измождение используются в этом тексте для обозначения легочной формы туберкулеза. Название туберкулез придумал медик Иоганн Лукас Шёнляйн (Johann Lukas Schönlein). Он назвал похожие на узелки патологические изменения в легких туберкулами (уменьшительная форма от лат. tuber — шишка, клубень, опухоль, вспухание, вздутие) и в 1834 году образовал таким образом слово туберкулез . Причину болезни ему тогда установить не удалось. В современной профессиональной литературе и в литературных текстах конца XIX века все названия болезни используются одинаково. Когда в 1882 году Роберт Кох обнаружил возбудителя болезни, новый термин туберкулез постепенно стал заменять старый чахотка . Такие традиционные обозначения, как фтизис, чахотка и истощение, использовались еще некоторое время и дальше. Сам Роберт Кох время от времени употреблял слово чахотк а. Термин фтизис употреблялся наряду с туберкулезом до 1938 года. См. об этом: Dietrich-Daum E. Die «Wiener Krankheit». Eine Sozialgeschichte der Tuberkulose in Österreich. Wien; München, 2007. S. 31, 39. . На протяжении многих веков она тяготела над людьми, как проклятие, отнимала силы, принуждала вести с ней бесконечную борьбу, искать способы существовать под ее ярмом — и пытаться постичь ее смысл. Это болезнь со множеством толкований, представлений и метафор. Пораженных этим недугом временами почти обожествляли, позже стали презирать, а в конце концов — даже преследовать.

Вплоть до 50‐х годов XX века чахотка была неизлечима, такой диагноз звучал почти как смертный приговор, и только после Второй мировой войны, с открытием лекарства, болезнь стала понемногу отступать и перестала наводить повсеместный ужас.

Зачем же писать о чахотке, болезни, которую, хотя и не удалось окончательно искоренить, принято воспринимать как недуг ушедших эпох? К чему вообще размышлять о болезни?

Болеть не хочет никто. А между тем болезнь — основополагающий опыт жизни. Человек — существо телесное, уязвимое, несовершенное, «рожденное, чтобы в итоге умереть», как писал в позднем Средневековье врач, мистик и философ Парацельс [2] Цит. по: Schipperges H. Krankheit und Kranksein im Spiegel der Geschichte. Berlin; Heidelberg, 1999. S. 166. .

Здоровье — это состояние, на которое мы не обращаем внимания и воспринимаем как норму. Гейдельбергский философ Ганс-Георг Гадамер описывал здоровье как «таинственное Нечто, всем нам известное и одновременное неведомое, потому что ведь это такое чудо — быть здоровым» [3] Цит. по: Ibid. S. 22. .

Мы воспринимаем здоровье и болезнь как противоположности, полярные явления. Болезнь, как обозначает ее Сьюзен Зонтаг, «есть сумеречная сторона жизни» [4] Sontag S. Krankheit als Metapher. Frankfurt/M., 2012. S. 9. . Это поломка, сбой, авария, нечто нерациональное и требующее исправления. Болезнь оскорбляет человека, ибо он оказывается униженным, отброшенным до самой примитивной невыносимой телесности. Болезнь воспринимается как недостаток, «экзистенциальный дефицит» [5] Цит. по: Schipperges H. Krankheit und Kranksein im Spiegel der Geschichte. S. 7. — и никогда как норма.

Болезнь означает беспомощность и нужду. Она вынуждает к бездействию и обездвиживает, разрушает наше самосознание и зачастую наше существование. Болезнь делает больного зависимым от помощи окружающих, заставляет его чувствовать себя обузой для других.

Пропасть между больным и здоровыми растет и в какой-то момент становится непреодолимой. Мир больного сжимается, скукоживается, вращается теперь только вокруг сиюминутной повседневности, зависит от улучшения или ухудшения его состояния. В глазах близких страждущий — уже какой-то другой, чужой. «Больной покинут здоровым, но и здоровый больным — тоже», — писал больной чахоткой Франц Кафка 6 августа 1920 года Милене Есенской [6] Цит. по: Engelhardt D. von. Tuberkulose und Kultur um 1900. Arzt, Patient und Sanatorium in Thomas Manns «Zauberberg» aus medizinhistorischer Sicht // Auf dem Weg zum «Zauberberg». Die Davoser Literaturtage 1996. Frankfurt/M., 1997. S. 323–345, зд. S. 329. Перевод цит. по: Кафка Ф. Письма к Милене / Пер. с нем. А. Карельского, Н. Федоровой. СПб.: Азбука-классика, 2006. С. 68. , [7] Здесь и далее письма Кафки цитируются в переводе А. Карельского и Н. Фёдоровой. — Примеч. пер. . Ганс Касторп, наивный герой «чахоточного» романа Томаса Манна «Волшебная гора», сам себя называет «потерянным для мира» [8] Цит. по: Mann T. Der Zauberberg. In der Fassung der Großen kommentierten Frankfurter Ausgabe. Frankfurt/M., 2015. S. 899. .

Другими словами, болезнь означает отклонение от нормы. Но одновременно она дает право на это отклонение и узаконивает отказ от общепринятого, аутсайдерство и бегство от всего, что считается нормальным [9] См об этом: Pohland V. Das Sanatorium als literarischer Ort. Medizinische Institution und Krankheit als Medien der Gesellschaftskritik und Existenzanalyse. Frankfurt/M., 1984. S. 26. . Болезнь создает привилегированное пространство свободы — может быть, единственное, признаваемое обществом. Она предоставляет возможность спасения от повседневных обязанностей и нужд, освобождает от ответственности в семье и профессии, от настойчивых требований общества быть активным, работоспособным и привлекательным. «То был способ удалиться от мира, не возлагая на себя ответственности за такое решение» [10] Susan Sontag, Krankheit als Metapher. S. 32. Здесь цит. по: Сонтаг С. Болезнь как метафора / Пер. с англ. М. Дадяна, А. Соколинской. М.: Ад Маргинем Пресс, 2016. С. 14. .

По крайней мере, на некоторое время. Потом от больного ожидают скорого выздоровления. Болезнь — это исключительное состояние, которое окружающие готовы терпеть лишь недолго.

Размышления о болезни — способ самопознания, а также проверка для общества. То, как в том или ином обществе обходятся с болезнью и больными, может многое рассказать о его устройстве, о времени, о мировоззрении и системе ценностей, о взглядах на человеческую личность. Болезнь — это не просто биологический процесс или драма конкретного человека, у болезни есть социальное, общественное и историческое значение.

Каждая эпоха отмечена своей болезнью. Австрийский писатель и критик Карл Краус изобрел в 1920 году для этого формулу: «У каждой эпохи та эпидемия, какую эта эпоха заслуживает. У всякого времени своя чума» [11] Цит. по: Leven K.-H. Die Geschichte der Infektionskrankheiten. Von der Antike bis ins 20. Jahrhundert. Landsberg/Lech, 1997. S. 141. .

Недугами Средневековья были проказа и чума, страшные эпидемии, символ человеческого бессилия. Самый опустошительный чумной мор начался около 1300 года. Из Азии через Ближний Восток по Северной Африке и Европе распространилась «черная смерть» — и стала испытанием похлеще проказы. Между 1346 и 1350 годами чума выкосила миллионов 20 человек, четверть тогдашнего европейского населения. Это было самое опустошительное бедствие в европейской истории [12] См.: Porter R. Geschröpft und zur Ader gelassen. Eine kurze Kulturgeschichte der Medizin. Zürich, 2002. S. 27. . А ведь это была только первая волна. Зараза периодически возвращалась и оставила Европу в покое лишь после 1720 года.