Юрий Коротков - Стиляги. Как это было

– “Я от Нолика. Нолик – это я”, – повторил Мэлс.

– Нолик – это я. А ты – от Нолика, – поправил тот.

– Понятно… Скажите, – осторожно начал Мэлс. – А вы все это… серьезно?..

– В нашем деле не до шуток, – отрезал тот. – Ты – направо, я – налево!

Они вышли из подворотни и разошлись в разные стороны.

В комиссионном магазине Мэлс подошел к уткнувшемуся в газету продавцу. Искоса глянул на осматривающих полки покупательниц.

– Простите, пожалуйста, – стесняясь, неловко начал он. – А дядя Йося здесь работает?

Продавец так же искоса стрельнул глазами на покупательниц, перелистнул страницу.

– Дядя Йося давно на пенсии, – не отрываясь от газеты, ответил он…

В подсобке магазина Мэлс примерял разноцветные пиджаки. Продавец держал перед ним зеркало, бдительно поглядывая в коридор…

Старый закройщик в испачканном мелом халате, с клеенчатым метром через шею и папиросой в зубах, щуря глаз от дыма, смотрел на Мэлса.

– Дядя Йося здесь работает? – уже смелее спросил тот…

За плотно задернутой шторой, заколов широкие штаны Мэлса в обтяг булавками, закройщик снимал с него мерки…

– Я от Нолика! – уверенно сообщил в обувной мастерской Мэлс здоровенному парню в кожаном фартуке, с зажатыми в губах гвоздями…

Сидя на лавочке, Мэлс наблюдал, как парень, разогрев паяльной лампой “манную кашу”, наваривает ее на подошвы ботинок…

Мэлс в кепке и очках с простыми стеклами, пряча лицо за поднятым воротником плаща, курил, выглядывая из-за угла дома.

Из подъезда гостинцы вышли два иностранца. Разговаривая по-английски, они двинулись по улице. Мэлс зорко огляделся: двое в сером, поотстав, направились следом за ними, еще один – по другой стороне.

Мэлс затянулся еще пару раз, бросил папиросу и двинулся навстречу иностранцам. Поравнявшись, коротким движением принял из рук в руки пакет, прошел еще несколько шагов – и бросился в проходной двор. Люди в сером побежали следом, но Мэлс легко оторвался от них, промчался через сквозной подъезд, на ходу бросил очки и кепку в урну и нырнул в метро…

Пустой пакет валялся на полу. Мэлс, растопырив руки, растерянно смотрел на себя в зеркало – в огромных башмаках сорок восьмого размера, в пиджаке с висящими ниже колен рукавами…

Очкарик-стиляга свернул в арку, сослепу наткнулся на преградившего ему дорогу Мэлса – и бросился обратно. Мэлс догнал его и прижал к стене.

– Пустите меня! Вы не имеете права! – барахтался очкарик, пытаясь освободиться.

– Тихо! Не шуми! Да не бойся ты!..

Оба замерли, дожидаясь, пока через арку пройдет женщина. Как только она скрылась за углом, очкарик снова рванулся, но Мэлс цепко держал его.

– Тебя как зовут?

– Боб… Борис Моисеевич Тойтер…

– Меня Мэлс, – он взял его безвольно опущенную руку и энергично тряхнул. – Слушай, Боб, у меня к тебе просьба – просто, по-дружески. Научи стилем танцевать!

– Что? – Боб изумленно глянул на него сквозь очки с толстыми стеклами. – Да иди ты! – оттолкнул он Мэлса и пошел в свою сторону.

Мэлс догнал его.

– Ну ты пойми, у меня, кроме тебя, ни одного знакомого из ваших!

– Нашел знакомого! – усмехнулся Боб. – Приятное было знакомство, ничего не скажешь! – Он повернулся и пошел в другую сторону.

Мэлс снова догнал его.

– Ну что тебе, трудно – два притопа, три прихлопа?.. Слушай, ты меня еще не знаешь – я ведь все равно не отстану! Боб, я тебе в страшных снах являться буду!..

В стерильно чистой квартирке Боб достал из медицинской энциклопедии несколько рентгеновских пластинок и включил проигрыватель.

– Есть три основных стиля – атомный, канадский и двойной гамбургский, – сказал он. – Начнем с тычинок и пестиков. Что такое танец как таковой? Танец – это ритмизованное движение тела. К примеру, классический или венский вальс – это трехтактное поступательное движение с одновременным вращением вокруг партнера. В чем отличие джаза от классического танца?..

– Слушай, давай без теории! – не выдержал Мэлс.

– Ну хорошо, – Боб взял одну пластинку, автоматически глянул на просвет. – Это Чарли Паркер. Перелом берцовой кости.

– У него? – не понял Мэлс.

– Нет, у больного, – ткнул Боб в снимок и опустил иглу на пластинку. – Это танцуют атомным. Становись вот так… Руку сюда… Ты партнер, я партнерша. Пошли с правой ноги… Что ты меня тискаешь! – ударил он Мэлса по руке. – Чувих лапать будешь!

– А как?

– Просто держи!

Мэлс старательно начал копировать его движения.

– Ну что ты, будто кол проглотил! – Боб встряхнул его. – Свободнее! Вот так! И поворот!..

Они закружились по комнате. Мэлс двигался все увереннее, постепенно заводясь и начиная получать удовольствие от танца. Провернув вокруг себя “партнершу”, он с такой силой дернул Боба за руку, что тот отлетел на диван.

– Ты что, спортом занимался? – спросил Боб, потирая поясницу.

– Первый взрослый разряд, – не без гордости сообщил Мэлс.

– Мэл, это не соревнования – быстрее, выше, сильнее! Это просто танец! Тут главное – драйв. Ну, энергия! – показал он. – Давай лучше канадским попробуем. – Боб поменял пластинку…

Увлеченные танцем, они не сразу заметили, что через приоткрытую дверь комнаты с ужасом смотрит на происходящее отец Боба.

– Боря, можно тебя на минутку?.. – сказал он и исчез.

– Слушай, – тотчас потускнел Боб, – давай потом как-нибудь продолжим…

– Дай пару пластинок, – попросил Мэлс. – Я дома потренируюсь.

– Только не заныкай, – Боб торопливо сунул ему пластинки.

Родители Боба, такие же пухлые очкарики, проводили Мэлса до двери настороженным взглядом.

– Боря, чем ты занимаешься в этом доме в наше отсутствие? – трагически спросил отец, когда дверь захлопнулась.

– Папа, мы просто танцуем!

– Боже мой, он просто танцует! Посмотрите на него – он просто танцует! – всплеснул руками отец. – Когда в этой стране нельзя громко чихнуть, чтобы не попасть под Уголовный кодекс! В конце концов, никто не отменял статью “Преклонение перед Западом” – от трех до восьми с конфискацией. Посмотри в зеркало, Боря, – под эту статью попадают даже твои ботинки!.. Кто этот человек?

– Мой знакомый!

– Боря, почему ты такой доверчивый? У него приятная наружность работника НКВД!

– Папа, нельзя подозревать каждого встречного!

– Боря! Ты знаешь, что это такое и почему оно тут стоит? – указал отец на маленький саквояж у входной двери.

Боб тоскливо закатил глаза.

– Да, да, Боря, это то самое, что необходимо человеку в камере предварительного заключения! Дядя Адольф сидел хотя бы за то, что у него политически неправильное имя. Тетя Марта сидела хотя бы за то, что повесила портрет Сталина напротив туалетной двери. Мне они даже не смогли объяснить, за что я сижу, но этих впечатлений мне хватит до конца моих дней! Боря, в этой стране и так всегда во всем виноваты врачи и евреи – зачем ты сознательно ищешь неприятностей?