Юрий Коротков - Стиляги. Как это было

Вадим Неплох:

Мы с фарцовщиками дружили, вернее, они с нами дружили. И можно было что-то у них подкупить. У меня штаны такие были в клеточку – я ими очень гордился, плащ был с подкладкой красной.

Валерий Сафонов:

Фарцовщики тогда уже были, и они тоже придерживались такого стиля – американского. У фарцовщиков, как правило, посвежее был товар, поэтому у них было немножко дороже. Но тоже нормальные, доступные цены. Скажем, джинсы стоили максимум пятнадцать рублей. Рубашка тоже стоила пятнадцать рублей – и в комиссионном, и у них. Я некоторых фарцовщиков знал – именно на предмет того, чтобы у них покупать одежду. А они все покупали в гостиницах, у автобусов. Но я сам этого делать не пытался. Страшновато было. Ну, и надо было владеть английским языком. А я не владел и до сих пор не владею.

Анатолий Кальварский:

Мир фарцовки расцвел, когда начали приезжать финны. Год, наверно, пятьдесят восьмой – пятьдесят девятый. У них за бутылку водки можно было что-то купить. Они привозили много таких вещей, которые сегодня именуют “секонд-хенд”, и вещи с удовольствием покупали. Мой приятель купил себе замечательные ботинки. Но когда он их начал носить, они оказались ему малы.

Олег Яцкевич:

Мой приятель отсидел три года в лагере. За что? Добыл где-то триста-четыреста долларов, поехал в Москву и взял с собой еще студента иняза. “Там же, в Москве, все лохи”, – говорит. Приехали в столицу, зашли в “Березку”, отоварились. Говорят по-английски, как-то шутят, а на выходе их остановили: “Пройдите к администратору”. “Раскололи” и по три года влепили. Незаконные валютные операции! В Москве вообще за это расстреливали. Шлепнули же главного валютчика Рокотова. Еще писали, что на Западе он был бы гений бизнеса, а в Москве…

Юрий Дормидошин:

Фарцовка началась приблизительно с шестидесятого года. Начали заезжать финны. И я влился в этот бизнес. Я жил в центре, и у меня были друзья старшие, которые уже этим занимались.

Мы никогда не обманывали. Потом начались эти “каталы”, начали ломать бабки, начали какое-то фуфло подсовывать. В бизнес вошли криминальные структуры. А мы позиционировали себя как джентльмены.

Тяга к какому-то самовыражению, даже эстетический голод гнали на Малую Морскую или Большую Морскую. Я в основном работал с “Асторией”. Территория была поделена. Мы попытались “брать” финнов в Выборге, но там работала очень серьезная местная группировка, и нас оттуда вытеснили. Пришлось вернуться в город, а там уже в каждом отеле была спецслужба.

Сначала приезжали только финны. Иногда – до двухсот автобусов. Какое-то неимоверное количество. У нас была “агентура”, нам говорили, что к “России” подъехало, например, пять автобусов, к “Европе” – четыре автобуса, там еще где-то – десять автобусов. Финны добродушный народ. Сначала мы меняли вещи на водку, потом платили конкретно деньги – рубли. Они с удовольствием брали. И потом уже каждый иностранец привозил то, что ему надо было продать: завязывались связи. Появлялись “домашние магазины”, потому что в комиссионные сдавать такие вещи было достаточно стремно – там продавалась в основном старая одежда.

Естественно, деловые люди прониклись всем этим. Начался спрос, появилось предложение. Появились какие-то самопальные джинсы. Настоящих вещей было мало – Питер был город совершенно маргинальный. И с появлением волны туристов началось преклонение перед иностранной одеждой. Моды как таковой не было, ее никто не мог диктовать, везли не бренды, а, естественно, ширпотреб. И тогда уже Невский проспект, Брод, начал расширяться. Он уже перевалил Садовую улицу, Литейный проспект, кафе “Север”. Там обитала “диаспора” немых – они в основном были карманниками, но были и те, кто занимался всяким бизнесом.

Власти ситуацией не владели. Фарцовка приняла серьезные масштабы. Началась контрабанда. Тут же подтянулись девушки. Проституция была совершенно специфичная – дамы не занимались проституцией с русскими. Считали, что с “рашенком” переспать западло. У них был чистый отбор.

Мы ходили, эпатировали публику и уже приобретали вид настоящих иностранцев. Посещали валютные бары – швейцар пропускал тебя с толпой, потому что он не понимал, кто ты. Там был другой мир, какое-то другое ощущение, это был кусок какой-то свободы. Сидели свободные люди, курили “Marlboro”, пили какие-то напитки, общались с девушками. С девушек спецслужбы уже начали брать взятки. Проститутки были все на учете, они были информаторами, как правило. И поэтому их не трогали. Это был такой сервис, такой бренд России.

Лев Лурье:

Фарцовщики, в отличие от стиляг, не образовывали никакой субкультуры. А субкультура, соответствовавшая стилягам, называлась “мажоры”. К фарцовщикам от стиляг перешла более широкая идея контрабанды. На Невском проспекте всегда было очень много людей – и их количество разрасталось, – которые каким-то образом доставали немыслимые вещи.

Стиляги и фарцовщики – два разных поколения. Власть в современной России захватили фарцовщики, а не стиляги. Стиляги были “прорабами перестройки”. Им уже поздно было захватывать командные высоты. Это все были люди за пятьдесят лет. Но они были помешаны на потребительских ценностях, и в этом смысле разницы между стилягами и фарцовщиками действительно нет. И те, кто пришел к власти, исповедуют эти ценности. Вообще идея Куршевеля, Лазурного Берега, Ксюши Собчак – это стиляжная идея.

Культурные потребности стиляг явно контрастировали с тем, что предлагалось в СССР. Услышав джаз и посмотрев “Серенаду Солнечной долины”, стиляги увлеклись западной культурой, которая хоть и с большим трудом, но все же проникала за железный занавес. Музыка Луи Армстронга, Дюка Эллингтона, Бенни Гудмена, оркестра Гленна Миллера, Майлза Дэвиса, Каунта Бейси, а позже Билла Хейли и Элвиса Пресли создавала звуковой фон их жизни, а немногие доходившие до советских экранов западные фильмы являлись моделями для подражания во всем – в одежде, в поступках, в поведении.

Западная, “буржуазная” культура в СССР никогда не приветствовалась. Но в первые годы советская власть еще не определила свои культурные приоритеты, а потом наступила эпоха существования нэпа, когда многие атрибуты “мира капитализма” более или менее уживались с социалистическими реалиями.

Днем рождения советского джаза можно считать 1 октября 1922 года. Вернувшийся из эмиграции поэт, переводчик и танцор Валентин Парнах устраивает в Москве концерт “Первого республиканского джаз-банда”. Сам Парнах не владел ни одним музыкальным инструментом, но привез из Парижа немалое количество американских граммофонных пластинок. Московские музыканты, наслушавшись этих пластинок, смогли сыграть нечто подобное, а сам Парнах принял участие в концерте в качестве танцора.