И. Фролов - Григорий Александров

Вроде бы это подтвердил и Александров. Когда я изложил ему свою трактовку эпизодов, он сказал:

— Я старался сделать смешной фильм и обо всем этом не думал. Но можно трактовать и так.

Художники нередко выражают идеи неосознанно, интуитивно. То, что рождается как самодельный трюк, как плод досужей фантазии авторов, в той или иной степени выражает их вкусы и взгляды и может явиться неожиданным откровением, тем более если перед нами творчество людей, шагающих в ногу со временем.

При этом следует отметить особую роль, которую сыграл при создании кинокомедии «Веселые ребята» Л. Утесов. Леонид Осипович уже давно и интенсивно работал в области советской эстрадной музыки и не раз снимался в кино. В Ленинграде он создал Мюзик-холл, где выступал с разнообразными музыкальными программами. В работе над «Веселыми ребятами» принял участие творческий коллектив утесовского «Музыкального магазина»: драматурги Масс и Эрдман, композитор И. Дунаевский, поэт В. Лебедев-Кумач. В сценарий и фильм перекочевал герой «Магазина» Костя Потехин.

Вспомним, что джаз и джазовую музыку считали отрыжкой буржуазного искусства. Дунаевского, связавшего с джазом свою творческую биографию, упрекали в западничестве... А сколько пришлось выдержать Утесову! Не удивительно, что «разговор» в музыкальном фильме ведется при помощи музыки и главным образом о музыке и ее проблемах.

Сцену драки, например, в известном смысле можно рассматривать как пародию на американский коммерческий джаз, где музыканты стремятся удивить слушателей не столько музыкой, сколько необычным, сногсшибательным исполнением. В манере подачи видно намерение авторов отмежеваться от такой музыки. Преподнеся ее сатирически, они противопоставляют ей марш «Веселых ребят». Это предположение подтверждают высказывания Утесова и Дунаевского тех лет об их стремлении, в отличие от западной джазовой музыки, создать советский песенный джаз.

— Недавно ЮНЕСКО выпустило фильм «Лучшие комедии мира», — рассказал Григорий Васильевич. — Из комических лент разных стран взяли по сцене и объединили в одну картину. В этой всемирной комедии нашла место музыкальная драка из «Веселых ребят».

«Откровенно формалистична и следующая сцена — пишет Юренев. — Выгнанные из общежития музыканты репетируют под видом похоронной процессии. Они идут по улицам следом за катафалком и под взглядом милиционера играют шопеновский траурный марш. Когда же милиционер отворачивается, джазисты начинают приплясывать и играть веселый фокстрот»14.

Это довольно точный пересказ эпизода. Только вместо упрека в откровенном формализме, думается, уместнее было бы подчеркнуть его откровенную, почти опереточную условность, иначе и водевиль и оперетту придется посчитать формалистическими.

Кстати, в сцене с катафалком можно усмотреть веселый намек на тогдашнее отношение официальных органов к легкой музыке и к ее молодым приверженцам, которым приходилось разучивать сочинения, именуемые «массовыми», чуть ли не украдкой, вот таким странным образом.

«Музыканты внезапно спохватываются, что опаздывают в Большой театр (!), влезают в катафалк, и начинается скачка 15 . Здесь Юренев сам указал мотив для поворота действия. Во время репетиции молодые оркестранты так увлеклись, что чуть не забыли о предстоящем выступлении. И вынуждены мчаться сломя голову.

И вот джаз выступает в Большом театре. Промокшие под дождем, в рваной одежде, не гармонирующей с торжественной обстановкой, но неунывающие, оркестранты вынуждены отбросить «простуженные», сифонящие инструменты и имитировать на губах музыкальные звуки.

Режиссер веселил и развлекал. А трактовать сцену можно по-разному. Но как бы то ни было, перед нами налицо отклик на входящий тогда в моду джаз-гол. Однако отношение к нему сложное и противоречивое. С одной стороны, джазгольные номера решены самобытно и занимательно. Это непростая разновидность эстрадного искусства — музыкальная эксцентриада. А с другой — джаз-гол преподносится как результат ненормального состояния музыкантов и инструментов. И по мере того как ребята приходят в себя и у них появляются издающие нормальные звуки инструменты, джаз-гол перерастает в инструментальную и вокальную эстрадную музыку, которой авторы все-таки отдают предпочтение.

В целом Александров показал себя в фильме вдохновенным мастером музыкальной эксцентриады, равных которому у нас нет. Примечательно, что смех в большинстве музыкально-эксцентрических номеров вызывается не мелодическим, тембровым или ритмическим искажением партитуры — к музыке режиссер относился с искренним уважением, — а тем, что благородное содержание и звучание мелодии не соответствуют нелепым действиям и поступкам персонажей. В музыкально-эксцентрических номерах, в силу их специфики, Александров оставался верен принципам провозглашенной в «Заявке» асинхронности.

В заключительном эпизоде фильма блеснула Л. Орлова, проявившая себя разносторонней эстрадной артисткой, способной с одинаковым успехом исполнять различные танцевальные и вокальные номера. Ее женское обаяние, а также органичность выполнения сложных актерских задач заземлили образ Анюты, придав ему притягательные лирические краски, и сделали самым живым и действенным в фильме.

Номера концертной программы на сцене Большого театра мастерски сцементированы маршем. Им же и завершается представление. Песня звучит победно, как бы подводя итог, выявляя основную тенденцию произведения.

«Может быть, не следовало также последнее представление ансамбля «Дружба» переносить на сцену Большого театра, — писала В. Платова в газете «Кино» за 16 декабря 1934 года. — Строгие колонны и квадриги Аполлона Большого театра всегда были символом классического искусства. Джазовая музыка имеет право на существование, но она не должна вытеснять серьезного классического музыкального наследства, как не может мюзик-холл вытеснить Александринский театр».

Можно говорить о «вытеснении», но можно и о содружестве. Прописывая эстраду в Большом театре, авторы «Веселых ребят» стремились доказать, что место массовой песни не на задворках музыкальной культуры, а рядом с академическим искусством. Тем самым они выражали протест против пренебрежительного отношения к легкой музыке, которое чувствуется и в рецензии В. Платовой, — в том снисходительном тоне, которым джазовой музыке выдается «право на существование».

Через год после выхода «Веселых ребят» на экраны, в ноябре 1935 года, в Кремлевском дворце собрался слет стахановцев. И вот на заключительном заседании после «Интернационала» участники съезда стихийно запели «Марш веселых ребят». Упругий и воодушевленный ритм марша как нельзя лучше выражал их активное отношение к жизни. Стахановцы приняли песню на вооружение, как свой гимн. И она зазвучала в парадном зале Кремлевского дворца! Следует ли после этого упрекать в нескромности авторов, осмелившихся вытащить свое детище на сцену Большого театра?!