Александр Ширвиндт - Проходные дворы биографии

После волейбола были танцы у кого-нибудь на даче. Причем бальные. И коронным номером считался танец Шурика Ширвиндта и Миши Рапопорта, изображавших влюбленную пару.

Еще на даче ставили шарады: разбивались на две команды и отгадывали задуманное другой командой слово. Например, загадывалось слово «сортир». Сначала с совочком и веником изображали «сор», потом стреляли – «тир», а вместе все это было «сортир», который представляли как очередь в санузел – люди стоят и нетерпеливо переминаются с ноги на ногу.

После шли по домам ужинать и как бы спать. Когда родители засыпали, наши мальчики приходили с лестницами и помогали девочкам выбраться из дома. Мы все встречались на берегу реки «под березой». С собой приносили патефон и под «Брызги шампанского», «Тайну» и другие песни в исполнении Утесова, Виноградова, Лещенко (не Льва) танцевали у костра и ели испеченную на углях картошку, выкопанную на колхозном поле за рекой. Расходились только под утро.

И так каждый день все лето. Нам было очень хорошо вместе. Все были немножечко влюблены, но на пары не разбивались, это случилось несколько позже. Некоторые поженились. Друзьями мы остались на всю жизнь.

За лето мы настолько привыкали друг к другу, что и в Москве, хотя учились в разных школах, продолжали встречаться. 8 сентября, в Натальин день, Шура подарил восемь чашечек: всем – керамические, а мне – фарфоровую.

С этого началась наша дружба. Зимой мы ходили в театры, в кино, иногда встречались на катке в парке Горького. Причем, как Шура позже признался, кататься на коньках он терпеть не мог, но тогда виду не подавал.

Мама ничего мне не запрещала и всегда входила в мое положение. Однажды я не могла пойти на свидание из-за больного горла. Мама, видя, как я страдаю, сказала: «Закутайся, дыши в шарф и иди».

Если я уходила на свидание, не успев сделать уроки, просила бабушку прочитать заданный параграф. Бабушка его читала, искала в домашней библиотеке дополнительный материал и утром за завтраком пересказывала мне прочитанное.

Я училась в женской школе № 43. Наш класс был очень дружным. Мы до сих пор собираемся. И хотя судьбы у всех сложились по-разному, мы и сейчас одинаково смотрим на мир. О нашем классе четырежды писал журнал «Огонек»: два раза в 1953 году, затем – в 1965-м и четвертый раз – в 2006-м.

В 1953 году «Огонек» опубликовал наши сочинения на тему «О чем я мечтаю». Мы были десятиклассницами, и нашими мечтами попросила поделиться Маргарита Алигер. На ее статью отклики шли со всего Союза и из множества соцстран. Письма читателей легли в основу второй публикации Алигер. Третья и четвертая были о том, как сложились наши судьбы.

У меня до сих пор хранится альбом с фотографиями авторов писем, пришедших на первую публикацию в «Огоньке». Обо мне в статье было сказано немного: «Героини сочинения Наташи Белоусовой, две школьницы, гуляющие по Москве на заре после выпускного вечера, ведут между собой жаркий спор о том, какая профессия лучше: педагога или архитектора». Но зато была напечатана моя фотография. А те десятиклассницы, чьи снимки поместили в журнале, получали больше всего писем. Лишь одной девушке никто не писал. И тогда я попросила Шуру послать этой школьнице письмо. Что он и сделал, подписавшись вымышленным именем студента пединститута. Маргарита Алигер об этом, естественно, ничего не знала, поэтому письмо студента пединститута, который «горячо откликнулся на решение девушки стать учительницей», обильно цитировалось в «Огоньке».

А некий парень Слава из Ростова-на-Дону прислал очень трогательное письмо мне. У меня уже был роман с Шурой, поэтому я попросила свою бабушку ответить Славе. Бабушка написала письмо от моего имени, Слава ответил, завязалась переписка, которая продолжалась полгода. Парень влюбился и вдруг сообщает, что приезжает в Москву. Я была в ужасе. Говорю бабушке: «Встречайся с ним сама, он в первые же минуты поймет, что писала не я». Но все-таки пришлось идти. Я отправилась на встречу вместе с Шурой. Слава был в Москве проездом. Мы показали ему город, а вечером пошли провожать. Когда поезд тронулся, Шура помахал рукой и крикнул: «Ну, Славик, пиши!» Больше Славик не писал.

В 1953 году я оканчиваю школу, и после выпускного бала мы с Шурой едем на дачу. Когда мы идем от станции по ржаному полю, он достает из кармана завернутые в какую-то тряпочку маленькие часики, выпрошенные у бабушки, и дарит мне за окончание школы. Ремешка у часов не было, поэтому Шура завязал их мне на запястье зеленой ленточкой. Потом он дарил мне и машины, и шубы, и бриллианты, но с теми часиками не сравнится ничто. Я их храню до сих пор. Правда, они не ходят.

Однажды я спросила у мамы, как распознать, настоящая любовь или нет? И мама ответила: «Если ты увидишь его в кальсонах и не разлюбишь после этого, значит, любовь настоящая». До сих пор не знаю, люблю ли я своего мужа, – кальсон у него не оказалось.

А.Ш.:Моя жена уже слышать не может историю, что я женился на ней из-за коровы. Если раньше это было как бы полушуткой, то теперь все воспринимают историю всерьез.

Такое ощущение, что я сидел на пастбище, наблюдая за коровами, а потом стал потихоньку выяснять, кто хозяйка приглянувшейся скотины, и только тогда женился. На самом деле все было не совсем так. Корова у будущей жены действительно была, и я вправду люблю молоко, но, увы, через полмесяца после того как я на Наталии Николаевне женился, корову продали.

Н.Б.:А появились коровы в нашей семье так. Когда мы вернулись из эвакуации, то на даче в Новом Иерусалиме не нашли даже моих кукол – все было разграблено. В эвакуации в Узбекистане я переболела всеми возможными болезнями: скарлатиной, корью, суставным ревматизмом, брюшным тифом. За пять дней до отъезда в Москву, спрыгнув с крыши двухэтажного гаража, сломала обе ноги. А по возвращении у меня еще обнаружилось и затемнение в легких. На семейном совете решили купить корову. Но коров тогда не продавали, еще шла война. Бабушка написала письмо Михаилу Ивановичу Калинину с просьбой дать разрешение на приобретение коровы (конечно, можно было написать и кому-нибудь пониже, например председателю местного колхоза, но бабушка считала, что все надо делать по полной, ее любимая поговорка: «хоть раз да вскачь»). Разрешение было получено.

Поскольку мама и бабушка в коровах разбирались плохо, выбрали самую красивую, с необыкновенными глазами. За красоту корову назвали Афина Паллада (ласково – Лада). Бабушка купила сепаратор, чтобы было свое масло. Построили сарай для Лады и домик для Маруси, которая за ней ухаживала. Но молока хватало только на кофе. Причем кофе с молоком мы пили лишь летом, когда жили на даче, а 9 месяцев в году его пила Маруся.