Стивен Ребелло - Хичкок. Ужас, порожденный «Психо»

В процессе подготовки производства Баррон должен был выявить еще несколько идиосинкразий, свойственных режиссеру. Баррон заметил: «Хич говорил немного, но иногда возникало чувство, что он искренне верит: вы должны точно знать, что он чувствует или думает. Но и кошка может смотреть на короля. Если у кого-то появлялся какой-то вопрос, мы обращались за ответом к королю. Если вам хватало смелости разъяснить ему ваши доводы, он обычно уступал. Если вам не удавалось сделать этого, то он просто перешагивал через вас. По какой-то причине он решил, что Морт Миллз, исполнявший роль дорожного патрульного, не должен быть похож на самого себя. Он сказал: «Измените его». «Как далеко вы хотите зайти?» – спросил я его, а он ответил: «Просто измените его». Тогда я принес несколько накладных усов, и он сразу выбрал то, что ему понравилось. Позднее он отказался от темных очков, которые в то время носить было не принято. Он был дотошен в мелких деталях, но все это существенно влияло на конечный результат».

Хичкок также четко обозначил Баррону свои требования в отношении трупа Матери – его появление следовало оформить в стиле «Гран-Виньоль» [23]. Баррон вспоминал, как настойчив был Хичкок: «Хочу, чтобы момент был шокирующим. Эта женщина просидела здесь долгое время». Он хотел видеть только череп, обтянутый высохшей кожей, с седыми волосами, расчесанными на прямой пробор. Свои идеи Хичкок основывал на информации, полученной им от меня в начале ноября, по его запросу, через отдел расследований: «в каком состоянии будет труп женщины, отравленной в возрасте сорока лет, забальзамированной и похороненной, а затем, через два месяца, эксгумированной и хранимой в помещении в течение десяти лет?». Детали («мумифицирована… [с] коричневой, словно выделанной, кожей, обтягивающей кости») предоставил консультант по погребальным вопросам из колледжа в Лос-Анджелесе. Все это Хичкок сразу же отослал Джеку Баррону и Роберту Дону.

Когда Дон нарисовал прототипы, Хичкок сообщил ему, что они ему не нужны. Режиссер хотел видеть только осязаемые макеты. «Хич помешался на точности, – рассказывал Баррон. – Ему не нужно было что попало ради шокирующих эффектов. Был предложен вариант с личинками, копошащимися в пустых глазницах, но Хичкок настаивал на том, что женщина скончалась достаточно давно, труп несвеж, и хранился очень долго. Мы сделали несколько приблизительных вариантов головы – хочу сказать, всего, что еще можно было сделать с черепом и кожей. Но Боб оказался чертовски сообразителен, да и вообще был мастеровитым парнем, поэтому он взял настоящий череп, натянул на него резину и раскрасил». Хичкок внимательно рассмотрел каждый вариант макета головы, представленный ему гримерами, всегда оставляя предложенный макет на ночь у себя, перед тем как сделать замечания. Некоторые считали, что он, прежде всего, хотел проверить модель на Альме Хичкок, которую гример Баррон считал «умной, проницательной леди, имевшей на него огромное влияние». Кроме миссис Хичкок, режиссер интересовался также реакцией Джанет Ли, которая вспоминала: «[Мистер Хичкок] любил дразнить меня, потому что я была хорошим слушателем, и он любил пугать меня, поэтому он экспериментировал с трупом Матери, используя меня как измерительный прибор. Бывало, открываю дверь своей костюмерной и вижу, что в моем кресле сидит ужасное существо. По моим крикам он определял эффективность своего выбора Мадам». Финальный результат был настолько эффективным, что костюмер Рита Риггс признала: «Одевая ту куклу, я была так напугана, что делала это практически с закрытыми глазами».

18 ноября, за двенадцать дней до планового начала основных съемок, Хичкок отослал сценарий в Американскую ассоциацию художественного кино, в созданный еще в 1930 году саморегулируемый отдел надзора за соблюдением морального кодекса под руководством бывшего начальника почты Уилла Г. Хейса. В 1934 году Джозеф И. Брин стал администратором Кодекса, контролировавшего многие темы и приемы, хранившиеся в голове Хичкока. Например, Кодекс обусловил, что «…симпатии зрителя никогда не должны быть на стороне преступления, неправильного поведения, зла или греха». Кодекс также настаивал на том, чтобы «на экране не появлялись чрезмерно страстные поцелуи, страстные объятия, вызывающие позы и жесты», но, как ни странно, чтобы «грубость и ужасы… использовались с осторожностью, в рамках хорошего вкуса ». Забавно, но большинство самых действенных и вызывающих моментов в фильмах Хичкока приобрели свою силу, потому что Кодекс одобрил низкий стиль, характерный для режиссера.

Если Кодекс грозился не поставить печать одобрения на будущий фильм, это означало, что большинство кинотеатров откажутся его показывать. Поэтому многие продюсеры думали дважды, перед тем как заняться фильмом. Режиссеры Говард Хьюз («Вне закона») и Отто Преминджер («Голубая луна») успешно выступили против абсолютной власти отдела Хейса, но Хичкок знал, что проблемы с тогдашним администратором Жофреем Шарлоком могли сказаться на «Психо».

В 1959 году связным от «Парамаунт» с офисом отдела был Луиджи Лураши. Через шесть дней после того, как Лураши представил сценарий Хичкока Шарлоку, голливудские сторожевые псы морали не только не предупредили Хичкока, что, «вероятно, невозможно будет выдать сертификат фильму, основанному на таком сценарии», но фактически предсказали кампанию против фильма, организованную влиятельным и еще более нетерпимым Национальным легионом нравственности Римской католической церкви. Помимо стандартных претензий Кодекса к диалогам, приправленным такими словами, как «проклятье», «Господи» и «черт побери», цензура выразила более глубокое, более существенное возражение. Цензоры выделили красным карандашом место в диалоге, где героиня разговаривает с Кассиди, техасским нефтяником: «Постель? Это покруче Лас-Вегаса». Но более серьезными были обвинения в том, что сценарий Стефано содержит «очень недвусмысленное описание кровосмесительных отношений между Норманом и его матерью». В сценарии Стефано Мать обращается к Норману «бесконечно дорогой» и называет его пылающим от «любовных фантазий». Сам Норман замечает, что сын является слабой заменой «настоящего любовника», и психиатр определяет отношения «мать – сын» как отношения «двух более чем взрослых любовников». Также предлагалось удалить «обсуждение… трансвестизма». В камере заключения Мать содрогается, вспоминая Нормана: «Вечно подглядывает… и читает эти… непристойные книжки, и внушает мне отвращение своей любовью».

С суровым укором Лураши послал Хичкоку записку, в которой пригрозил, что если «…картина будет содержать намеки такого свойства, у нас возникнут серьезные проблемы с Легионом нравственности, а также с различными цензурными советами по всей стране». И все же Стефано и Хичкок намеренно ввели в сценарий рискованные элементы – как уловку, предназначенную для отвлечения цензуры от более серьезных моментов: событий, происходивших в сцене в душе и ванной. Лураши предупредил Хичкока: «Необходимо в этих сценах быть чрезвычайно осторожными… в ванной, и в попытке Нормана обнажить тело [Мэрион]. Эти сцены, начиная с момента, когда она входит в душ, следует снимать крайне осторожно и с хорошим вкусом».