Александр Толкачёв - 17 писем А. Толкачёва к студентам

Такой лозунг, меньше чем за «червонец» писать никто не брался.

А вот этот – рублей за 7–8 можно:

«Да здравствует Коммунистическая партия Советского Союза, великая направляющая и руководящая сила советского народа в борьбе за построение коммунизма!».

Скомпоновать все эти буковки довольно трудно было. То ли дело:

«Слава КПСС!».

Девять букв – трояк! Восклицательный знак – в подарок! Любимый лозунг.

А в Кремле, поднимая хрустальный фужер, непременно произносили здравицув честь… см. выше.

Может быть, и эти казённые «да здравствует» подтолкнули нас на поиск любых синонимов доброму слову «здравствуй»? Мы стали походя «бросать» при встрече – «Привет». Иногда приветствовали – «Салют!». Это – понятно. И всё равно, чаще – «Здоров!». Или – «Здорово!», с ударением на 2-й слог. И это было правильно. Ибо нет ничего дороже здоровья,и пожелание его – есть знак наилучшего расположения к тебе здоровающегосяс тобой человека. Бывало, «кореша» и до двух букв сокращали: «Зд…». Но тема здоровьяоставалась и в двух буквах.

Дальше косяком пошли иностранные «заменители». Все они, по сути, хуже нашего утвердительного «здравствуй!». В «хаудуюду» «дует» знак вопроса. Но не дай вам Бог ответить на это приветствие правдивым – «Плохо». Это не вписывается в ритуал. И вежливо-безразличное «How do you do?» вовсе не предполагает ответа. На наше же «Как жизнь?» или «Как здоровье?» ответить можно. Вариантов ответа – неисчислимое множество.

Что означает астматическое «хай», думаю, не знают и сами «хайящие».

Почему мы так бездумно «обезьянничаем» и иногда, поднимая традиционный стакан «за здоровье», вдруг сопровождаем его птичьим «чин-чин», а при прощании, вместо твёрдого и доброжелательного «будь здоров», нараспев тянем невразумительное «ча-а-о-о» или «бай-ба-а-ай»?

Мне кажется, не в последнюю очередь наше с вами телесное и духовное здоровьезависит и от этого.

А здоровье нам, ох, как необходимо!

Считаю своей обязанностью предупредить вас, что работать в кино, имея слабый или капризный организм, чрезвычайно трудно. Когда вы поступали во ВГИК, никто, конечно, не предупредил вас о тех, подчас тяжелейших условиях, в которых вам придётся жить и работать, покинув тепличный микроклимат вуза. Перед поступлением вас обязали пройти различные медкомиссии, где вас проверяли по всяким параметрам, но никто не проверял вас: на выносливость и неприхотливость; на способность работать по двое суток без сна и отдыха в душных павильонах и интерьерах или в лютую стужу в степи; на способность нерегулярно поглощать случайную и отвратную пищу в антисанитарных условиях; на способность обходиться без тёплого клозета; на коммуникабельность, терпеливость и небрезгливость. Щадя ваше терпение, я перечислил лишь малую часть непрятностей, всегда сопутствующих нашей профессии. Это – всего лишь данность, как перегрузки, невесомость и борщ из тюбиков у космонавтов.

Знаете, кинематографисты – это «клан» каких-то другихлюдей с другой,нежели у всех прочих, системой взаимоотношений и мироощущений, с другими, если хотите, нервной и пищеварительной системами. Сбившись на какое-то время в некую «стаю», эти люди, чаще всего, живут только законами этой «стаи», забыв семьи, детей, родителей и себя. Они клянут: это проклятое кино; самодура-режиссёра и идиота-продюсера; всегда омерзительную погоду и отвратную гостиницу; себя-дурака, согласившегося работать на этом гадком проекте; тьму уродов, из которых состоит съёмочная группа; мерзавцев-артистов, ставящих всех на уши… Они ждут-не-дождутся, когда же, наконец, закончится это кино и можно будет вычеркнуть из памяти все дрязги и склоки, любови и ненависти, эти опостылевшие мерзкие рожи… Проект заканчивается, «стая» рассыпается, но индивидуумы, ещё не успев «зализать раны», ищут новую «стаю», которую также будут клясть и проклинать, и без которой жизнь их теряет всякий смысл.

Случайные люди в кинодолго не задерживаются. Они не могут выдержать ни тот ритм, в котором живут «киношники», ни условия жизни, в которой кино – это и есть жизнь.На другую жизнь настоящие «киношники» просто неспособны. И не потому ли, кстати, в кино работает так много незамужних и «неустроенных» «тётенек»?

Милые наивные барышни, пришедшие учиться «на художника кино»! Знайте: кино – это всегда грязь, пот и мат.Цветы, шампанское, хорошие слова и жидкие аплодисменты бывают редко, да и то – после кино,то есть тогда, когда вы к фильму уже не имеете никакого отношения. Ещё вынужден вас огорчить, предупредив, что у телевизионных фильмов шумных премьер вообще не бывает. Соответственно, не бывает ни цветов, ни аплодисментов, и члены бывшей «стаи» не «кучкуются» для совместной пьянки. Все создатели и прочие члены разрозненно сидят у своих телевизоров, потягивая свой личный напиток и, в лучшем случае, чокаясь через телефонную трубку с бывшими сотоварищами. Причём, я ещё не встречал ни одного «создателя», который посмотрел бы весь свой сериал целиком. Режиссёр – не в счёт, он его монтировал. А оператору вся эта «байда» осточертела ещё в процессе съёмок. Вам его тоже посмотреть не удастся, потому что – непременно в это самое время – приедет тётя из Воронежа, у любимой собачки начнётся понос или, как назло, вырубят свет во всём районе. Но даже если вы отключите все телефоны, выгоните всех гостей, собак и родственников, и, на всякий случай, обзаведётесь генератором, сомневаюсь, что у вас хватит терпения сидеть каждый вечер у телевизора в течение двух-трёх недель, а то и месяцев. Не обманывайте себя, если вам подарят набор DVD-дисков с полной версией вашего сериала, что вы, как-нибудь на днях, выберете время и в спокойной обстановке посмотрите плоды рук своих. Этого не случится никогда! И не ставьте друзей и родственников в неловкое положение вопросом, смотрели ли они ваш сериал. Любой предмет искусства должен быть соразмерен.В противном случае, не хватит никакого здоровьядаже на просмотр собственной многомногосерийной «лабуды», если вам над таковой, не дай Бог, придётся работать.

Счастливая пора – выбор натуры. Казалось бы, что может быть приятней – едешь, куда хочешь и смотришь, на что смотрится. Но, дорогие мои, здоровье и нервы должны быть железными и в эту, почти безмятежную, пору. Самолёты-поезда – хорошо. 300–400 вёрст в день по отвратительным дорогам – сносно. Несварение желудка в неожиданных местах – терпимо. Но бывает, что требуется море здоровья, чтоб выбрать натуру всего лишь в 30–40 км от дома! Представьте – глубокая осень, непрерывно моросящий мерзкий дождь. Натура – танкодром в ближайшей воинской части. Сидя в тёплой комнате или комфортной машине, везущей тебя к намеченной цели, трудно даже представить, что будет с тобой через очень короткое время. Нет, вам лучше не знать, что мокрая глина, разъезженная танковыми гусеницами, налипает на вашу обувь пудовыми веригами, не давая возможности выдернуть ногу из глубоченной колеи – других дорог там нет. Расслабьтесь – башмаки вам придётся выкинуть, а штаны, из жалости, очень долго стирать, потому что глина там какая-то очень жирная, на соляре и мазуте замешенная. А сверху – гнусная морось, и очень скоро вы, поначалу вспотев в борьбе с глиной, начинаете коченеть. Но другого времени и места для выбора натуры не будет, и поэтому вы её выберете. Здесь и сейчас! Невзирая ни на что! Сопротивляясь природным неприятностям, вы одновременно фотографируете, пытаясь представить, как здесь будет зимой и как придётся работать группе в таких условиях, зарисовываете в мокром блокноте схему расположения разных дзотов и капониров, роняя при этом в непролазную грязь свой дорогущий «Nikon», и весело переговариваетесь с режиссёром и оператором, находящимися в таком же интересном положении. Как вам картинка? Романтично, не правда ли? И я испытал подобное десятки раз. Потому – организм мой закалён жизненными невзгодами, нервы – на зависть любому, только вот язык «подкачал».