Татьяна Пилецкая - Навстречу ветру

Чтобы не оставлять Марию Федоровну одну, мы с женой почти ежедневно ее навещали. Как-то придя к ней, мы увидели на столике у окна стеклянный прямоугольный ящичек и в нем – голову, да, да, голову Кузьмы Сергеевича. Оказывается, это была посмертная маска, но несколько необычного вида – целая голова телесного цвета и даже со следами волос покойного. Впечатление было потрясающее. В дальнейшем М. Ф. сделала на этот стеклянный ящичек зеленые шелковые занавески, которые скрывали его внутренность. М. Ф. решила привести в порядок все художественное наследие К.С., составив подробную опись, и попросила ей помочь. И вот мы с ней начали эту большую работу. Приходилось обмерять каждую картину, описывать материал и устанавливать дату написания. Я по два-три раза в неделю после работы приезжал на Кировский проспект, и дело понемногу начало подвигаться. Кроме того, М. Ф. решила сделать перевод на русский язык всей переписки с К.С., которую он вел на французском языке, так как М. Ф. плохо владела русским языком. Воспитывалась она в Париже, где и познакомилась с К. С. По происхождению она была югославкой, но, если так можно выразиться, офранцузилась, говорила на русском очень плохо, а писала только на французском языке. Для того чтобы сделать эти переводы, была приглашена переводчица, в совершенстве владевшая французским языком. Одновременно с составлением описи я решил сфотографировать некоторые картины и интерьеры квартиры художника. Некоторые фотографии получились очень хорошо. Особенно удачными вышли спальня К.С., его письменный стол и мастерская. В процессе работы мне посчастливилось увидеть картины, которые не были широко известны. В качестве примера могу привести огромную картину „Богоматерь с Младенцем“. Когда мы развернули холст, свернутый в рулон, он с трудом поместился на полу большой комнаты. Картина эта была создана для изготовления настенной керамики по заказу травматологического института в Ленинграде. На керамику она была переведена в Англии и помещена на одной из стен института. После Октябрьской революции панно замазали белилами, но постепенно они смылись, вид был очень неприглядный, но в настоящее время, после реставрации, эту картину можно увидеть в прежнем виде.

В спальне Кузьмы Сергеевича висела очень большая картина „Изгнание из Рая“, а в мастерской художника, помимо других работ, уникальная картина – монументальный головной портрет М. Ф. Нельзя обойти молчанием печальный случай, который привел к гибели многих картин. Дело обстояло так: в одной из комнат, в столовой, я по просьбе М. Ф. развесил картины. Они были без рам и заняли всю стену. Тут же на стене был повешен эскиз „Новоселье“, а под ним стоял небольшой стол, на котором обычно гладили белье. Вскоре М. Ф. положили в больницу из-за обострения тромбофлебита, и дочь Елена осталась в квартире одна. И вот однажды она приезжает к нам на Таврическую, совершенно растерянная, и рассказывает: „Не знаю, что делать, – я гладила белье и оставила включенным утюг, стоявший на одеяле, и довольно долго отсутствовала, а когда вернулась, застала дома пожарных, тушивших пожар. По счастью, дверь комнаты я закрыла, и от отсутствия притока воздуха огонь задохнулся и не распространился на всю квартиру“. Я тотчас же поехал на Кировский и увидел печальную картину. Из всех развешанных мною картин не уцелела ни одна. Погибли и эскиз „Новоселья“, и монументальный портрет М. Ф., перенесенный из мастерской художника, и многие другие работы. На обоях остались только светлые квадраты, там, где висели картины. Сильно обгорел буфет красного дерева, и совсем сгорел стол, на котором стоял утюг. Елена сказала, что когда мать вернется из больницы, она скажет, что в квартире был ремонт, чтобы не пускать ее в сгоревшую комнату. Конечно, это была наивная идея. Возвратившись из больницы, М. Ф. начала ходить по квартире и в кухне наткнулась на обломки сгоревшего подрамника, открыла дверь в столовую и обнаружила следы этого ужасного пожара. По предварительным подсчетам, погибло картин на сто пятьдесят тысяч рублей старыми деньгами.

Еще до этого печального случая М. Ф. устроила вечер, на котором состоялось чтение уже переведенных писем К. С. На этом вечере присутствовали композитор Шапорин с женой и сыном, художники Чупятов, Пахомов, Верейский, Остроумова-Лебедева, Прошкин, Кругликова и другие. Это была последняя встреча с творчеством Кузьмы Сергеевича. Мы с М. Ф. и Еленой часто ездили на кладбище, сажали цветы, следили за могилой, на которой временно установили небольшую мраморную доску с надписью: „Кузьма Сергеевич Петров-Водкин, заслуженный деятель искусств, профессор, 1878–1939 гг.“. На этой надписи я неоднократно подновлял позолоту. 4 апреля 1939 года в Доме искусств имени Станиславского состоялся вечер памяти К. С.

Началась Великая Отечественная война. Несмотря на блокаду, я не переставал навещать М.Ф. вплоть до ее эвакуации. Она собрала все картины, свернула их в большой рулон и уехала с дочерью в феврале 1942 года в Хвалынск, где еще оставался дом, принадлежавший матери К. С. В 1958 году мы с дочерью решили навестить М. Ф., она жила в той же квартире, с дочерью, ее мужем и тремя внучками. Но в квартире уже все было по-другому, никакого уюта, на стенах никаких картин, другая мебель, все не так, как было когда-то при К. С. Мария Федоровна выглядела хорошо, несмотря на свои семьдесят три года, и говорила, что не умрет, пока не приведет в порядок все дела К. С. И действительно, ей удалось (правда, с большим трудом) выручить из Швеции „Купание красного коня“, палитру художника и его посмертную маску. Все это она предполагала передать в Русский музей. Пожалуй, это была последняя встреча с М. Ф. и Еленой. М. Ф. вскоре умерла, а Елена с семьей получила квартиру в Автове, и больше я о них ничего не могу сказать. Так закончилось мое знакомство с семьей Кузьмы Сергеевича Петрова-Водкина, оставившее глубокий след в моей жизни.

И все-таки была еще одна встреча с ним. В 1966 году в Русском музее была большая выставка произведений художника. В нескольких залах очень удачно были развешаны картины К. С., и я вновь пережил встречу с художником, видя те картины, которые он создавал при мне, в период с 1925 по 1939 год. На выставке произведения К. С. были представлены довольно широко. К сожалению, некоторых вещей не было. Не было „Матери“, которую художник очень любил, не было „Новоселья“, „Элегии“, о которой я упоминал, портрета профессора Канторовича, последней работы художника, части африканских вещей и некоторых портретов. Но общее впечатление от выставки было хорошим. Чувствовалось, что устроители приложили немало усилий, чтобы осветить деятельность этого замечательного художника, и они достигли своей цели. Для меня же эта выставка была как бы точкой, которая должна была быть поставлена на всей истории знакомства и, я бы сказал, дружбы с этим необыкновенным человеком, Кузьмой Сергеевичем Петровым-Водкиным».