Татьяна Пилецкая - Навстречу ветру

По профессии я мим и на сцене молчу, а жена – драматическая актриса. Вот уже более сорока лет я каждый день убеждаюсь, что эти два искусства, драматическое и пантомимы, прекрасно понимают и дополняют друг друга. Я вспоминаю, как всё начиналось. В те далекие годы гастроли длились не день и не три, а месяц, а то и два. Петербургский театр Ленинского комсомола [1] Сейчас этот театр называется Санкт-Петербургский государственный Театр-фестиваль «Балтийский дом». , где Таня работала и работает сегодня, так и выезжал. Выезжал и я. Но где бы на гастролях я ни был, летел к Татьяне. Отпуска редко совпадали. У меня отпуск, а она на гастролях. Ну, город Горький – это близко, а Дальний Восток или Комсомольск-на-Амуре – это чуть подальше. Все новые работы Тани, на сцене и в кино, мы всегда горячо обсуждали и делаем это по сей день. Спорим, но находим почти всегда общие точки зрения. В моем жанре век актера, как и век артиста балета, короток: 20–30 лет. Я сейчас на сцену не выхожу, но передаю свой опыт и знание своего жанра молодым актерам, которые ступили на этот непростой путь.

Таня же продолжает работать в театре. Занята во многих спектаклях. А в свободное время успевает записывать свои мысли и интересные события жизни.

Так родились три книжки: «Серебряные нити», «Хрустальные дожди» и «Судьбы у всех разные». А начала она писать вот как. Был у Тани период творческого простоя и в театре и в кино. Наверное, это бывает у каждого актера. И, как говорится, нет худа без добра. Таня пропадала в архивах, в музеях, нашла множество материалов о своих предках, среди которых были художники, чьи картины есть и в Русском музее, и в Третьяковской галерее; архитекторы, чьи здания еще до сих пор украшают улицы нашего города. Надо было составить генеалогическое древо и все это записать. И что удивительно, Таня всегда к стихам относилась прохладно, а тут вдруг мысли у нее стали складываться в рифму и появились стихи, которых накопилось около ста.

Но простой закончился, появились новые роли в кино и театре, а любовь к литературе и к стихам не прошла. Чему я бесконечно рад. Вот теперь и ее следующая книга.

Борис Агешин,

заслуженный артист России

Март 2016

В жизни каждого человека есть места, которые вызывают удивительные воспоминания, даже против его желания, невольно. Таким местом для меня является дом № 14 в Петербурге по Каменноостровскому проспекту, на котором совсем недавно появилась мемориальная доска в память о К. С. Петрове-Водкине. Сколько сладких, щемящих воспоминаний вызывает этот адрес! Каждый раз, когда я проезжаю или прохожу мимо, всегда поднимаю голову и вижу окна той квартиры, в которой столько раз бывала. Что же связывало нашу семью, и в особенности отца, с К. С. Петровым-Водкиным, почему Кузьме Сергеевичу было интересно с ним и почему их дружба длилась много лет, до самой смерти художника?

Ответом на эти вопросы служат воспоминания моего отца, Л. Л. Урлауба, которые я когда-то попросила его написать. Поэтому далее я привожу их.

«Летом 1925 года я с семьей жил на даче в Шувалове (поселок под Ленинградом). Дача эта находилась на Варшавской улице, дом № 13, а в конце этой улицы, на берегу третьего озера, находилось место моей работы: техно-химическая лаборатория И. О. Колецкого, которого я знал еще с первого класса гимназии и был знаком со всей его семьей. Я часто бывал у них, они жили круглый год возле второго озера между Озерками и Шуваловом. Как-то раз, зайдя к ним, в разговоре с женой Колецкого я узнал, что она в поезде познакомилась с одним художником и, разговорившись с ним, узнала, что его фамилия Петров-Водкин, что живет он круглый год в Шувалове, на Ново-Орловской улице, женат и имеет маленькую дочку. Далее она рассказала, что пригласила их прийти к ним завтра, и просила меня с женой тоже зайти к ним. Фамилия Петров-Водкин мне показалась знакомой, и я вспомнил, что на выставке в 1918 году видел картины этого художника, в том числе знаменитую „Cеледку“, которую специально отметили в каталоге выставки. Когда на следующий день мы пришли к Колецким, у них еще никого не было. Через некоторое время раздался звонок и вошли довольно полная женщина и мужчина среднего роста, с бритой головой и небольшими усами. Особенно запомнились его серые пронзительные глаза. Это и были Кузьма Сергеевич и Мария Федоровна Петровы-Водкины. Так состоялась первая встреча с этим интересным, высококультурным человеком, положившая начало нашей взаимной привязанности, длившейся почти пятнадцать лет.

После первой встречи и знакомства мы с женой стали частыми посетителями уютной квартиры художника. Жил он в одноэтажном доме (дом не сохранился), в одной половине жил владелец, а другую занимали К. С. с женой и дочерью. Квартира эта, половина дома, была совершенно изолирована и имела отдельный вход. Состояла она из четырех комнат и утепленной стеклянной веранды с маленькой финской печкой. Веранда эта служила художнику мастерской. Перед домом был расположен небольшой садик. До шуваловского вокзала было не более пяти минут ходу. Первое впечатление, когда мы пришли в эту квартиру, – запах краски, скипидара и лака. На стенах висело несколько картин, во всех комнатах чистота и порядок. В большой комнате, служившей столовой, стояло пианино, на передней доске которого рукой художника был написан сверток нот и миниатюрный портрет его дочери в виде овального медальона. Как-то, придя к К.С., мы застали его за работой над картиной „Рабочие“. Уже темнело, но художник не прекращал работы, и только наш приход прервал ее. Мы продолжали часто встречаться, и все теснее становилось наше знакомство. Кузьма Сергеевич был очень интересным, разносторонним человеком. Он прекрасно понимал и очень любил музыку, был писателем, выпустившим немало книг и пьес.