Владимир Алеников - Свой почерк в режиссуре

Я улыбнулся. «Володенькой» при всем своем хорошем отношении ко мне Хессин меня раньше никогда не называл.

– Совершенно верно, Борис Михайлович, – спокойно ответил я. – Вы все правильно поняли. В понедельник семья Андроповых приедет смотреть «Петрова и Васечкина».

Хессин помолчал.

– А можно узнать, как… каким именно… – неуверенно начал он.

– Конечно, – усмехнувшись про себя, прервал я директора. – Вы хотите узнать, кто их пригласил? Я их пригласил, Борис Михайлович. Лично.

– А-а, – только и сказал Хессин.

– Всего доброго, Борис Михайлович, – вежливо попрощался я и положил трубку.

Однако час моего подлинного торжества еще не наступил. Он пришел на следующее утро вместе с ранним телефонным звонком.

– Владимир Михайлович? – радостно осведомился мужской голос.

– Да, это я, – ответил я, волнуясь, ибо почему-то почувствовал, что сейчас будет решаться моя судьба.

– Сейчас с вами будет говорить Стелла Ивановна Жданова, – торжественно произнес голос. – Соединяю.

Я вам должен заметить, что эта всемогущая дама была заместителем Лапина, отвечавшим непосредственно за продукцию «Экрана». Я прозвал ее про себя «каменная баба», после того как несколько раз наблюдал, с каким каменным лицом она шествовала по коридорам студии, не удостаивая режиссеров, с большинством из которых она, безусловно, была знакома, даже легким кивком. Как правило, за ней шелестела небольшая свита, состоявшая из референтов и просителей с подобострастными лицами.

Мое личное с ней знакомство, если, конечно, его можно считать таковым, было ограничено сдачей моего предыдущего фильма «Жил-был настройщик», о котором я вам уже не раз упоминал. Хессин, не беря на себя решение по оценке этой моей картины, переадресовал его вышестоящему начальству. Таким образом, в назначенный день я оказался в личном просмотровом зале Ждановой на десятом этаже здания телецентра в Останкино. Она вошла с небольшой свитой и, устроившись в кресле, наконец обратила на меня внимание, ухитрившись при этом не то что не поздороваться, но даже и не взглянуть в мою сторону.

– Кто это? – осведомилась она у одного из спутников.

– Это режиссер-постановщик фильма, – услужливо сообщили ей. – Алеников.

– Пусть он ждет в коридоре! – объявила каменная баба, так и не удосужившись повернуться ко мне.

Меня вежливо, но настойчиво попросили выйти.

– Стелла Ивановна не любит, когда режиссеры сидят в зале! – извиняющимся тоном шепнул мне кто-то из свиты.

Полтора часа я маялся в коридоре. Наконец двери зала распахнулись. Жданова величественно проплыла мимо, по-прежнему упорно меня не замечая. Один из ее помощников, обратив внимание на мой растерянный вид, приостановился.

– Картина принята, – вполголоса сочувственно произнес он. – Хорошая картина. Поздравляю вас!

И бросился догонять свою хозяйку.

Короче говоря, звонила эта самая всемогущая Стелла Жданова.

– Здравствуйте, Владимир Михайлович! – вполне любезно зазвучал в трубке низкий женский голос.

– Здрасьте! – выдавил я из себя.

От каменной бабы я не ждал ничего хорошего.

– Я слышала, у вас там какие-то проблемы? – поинтересовалась Жданова.

– Проблемы? – возмутился я. – У меня нет никаких проблем. Это у вас проблемы с моими фильмами.

– Что вы имеете в виду? – удивилась каменная баба.

– Как что? – на этот раз удивился я. – Мои фильмы лежат на полке, больше ничего. А так все в полном порядке, спасибо.

– А кто вам, собственно, сказал, что они на полке? – как бы продолжала удивляться Жданова. – Обе ваши двухсерийные картины представлены оценочной комиссией на первую категорию, категория эта утверждена, и на следующей неделе, если не ошибаюсь, эти фильмы планируются к выходу в эфир по первой всесоюзной программе.

Такой моментальной реакции Гостелерадио на мои действия я, честно вам скажу, не ожидал. Это как же надо было покрутиться на пупе, чтобы за ночь переверстать все уже давно утвержденные на следующую неделю планы эфирных показов! Я был поражен.

– Вот как? Я не знал. – Это было все, что мне удалось из себя выжать.

– Именно так, – спокойно подтвердила каменная баба. – Я думаю, что в сегодняшних газетах уже есть программа будущей недели. Можете удостовериться. Что-нибудь еще вас беспокоит?

– Нет, – буркнул я, не успевая опомниться от этой очередной новости.

То есть, понимаете, они не просто поменяли программу, но и с газетами успели! Как тут было не восхититься подобной оперативностью.

– Больше ничего не беспокоит, – пытаясь осмыслить происходящее, произнес я.

– В таком случае, Владимир Михайлович, разрешите пожелать вам дальнейших творческих успехов, – сладким голосом проворковала Жданова. – Всего вам самого доброго!

В трубке запищало.

Я бросился вниз по лестнице, к почтовому ящику. Газета «Правда» черным по белому сообщала о предстоящей премьере моих фильмов. По первой программе. В хорошее субботнее и воскресное время, прайм-тайм. С утренними повторами на следующий день.

Я бы, наверное, заплакал от радости, если бы снова не зазвонил телефон.

– Владимир Михайлович? – спросил интеллигентный женский голос. – Это вас беспокоит Андропова. Я хочу вам сказать, что, к сожалению, в понедельник я никак не смогу приехать. У нас назначено экстренное редакционное совещание.

– Спасибо вам, Ирина Юрьевна, – сказал я, проглотив комок в горле и окончательно приходя в себя. – Уже не надо. Все в порядке.

– Рада за вас, – искренне обрадовалась Андропова. – Поздравляю. Желаю удачи!

Вот, собственно, и вся история. К слову сказать, журнал «Музыкальная жизнь» был одним из первых, откликнувшихся на появление «Петрова и Васечкина».

Для «Экрана» я впоследствии, в 1986 году, снял еще одну картину – сатирическую комедию «Нужные люди». Попав под горбачевское постановление о борьбе с пьянством (действие фильма во многом происходило в ресторане!), она подверглась столь решительным переделкам и сокращениям, что в результате вместо снятого двухсерийного фильма на экраны был выпущен односерийный. Мои отчаянные письма в высокие инстанции в очередной раз остались без ответа. Фильм кромсали чужие руки, так как я отказался этим заниматься. И вышел он в таком виде, что мне было стыдно за него.

Я в буквальном смысле слова заболел от всего этого. Цена, которую я всякий раз платил за счастье заниматься любимой профессией, оказалась для меня слишком высока. Я решил, что отношения мои с советским кино на этом заканчиваются, и стал всерьез размышлять об отъезде.

Однако осуществиться моим планам было не суждено. Горбачевские перемены все больше сказывались на тогдашнем нашем существовании. Первыми среди творческой интеллигенции эти перемены почувствовали кинематографисты. Так, в частности, люди, доселе годами не замечавшие меня, вдруг стали любезно улыбаться мне при встрече.