Елизавета Бута - Асцендент. Продолжение истории дивергента

– Он был надзирателем. Он наблюдал за мной в карцере? – спросила я. Это не имело никакого значения, просто организм снова стал выключаться, а через пару минут нас должны были вести собирать коробочки. Макс кивнул. – Как… – я не знала, как закончить этот вопрос.

– Обычно. Отвел душу в пыточной, мне физиономию начистил. Не он первый, не он последний. Ничего особенно трагичного не совершил.

Гасиона привели через двое суток. Он просто свалился на пол. Когда надзиратель отошел, я незаметно подползла к нему и попыталась оттащить его к стене. Бал представлял собой страшное зрелище. Только страх вновь оказаться в карцере заставил меня сдержать крик.

– Давай помогу, – прошептала та тринадцатилетняя девушка. Она подхватила Гасиона за ноги, и так мы смогли донести его до стены. Все тело Бала покрывали глубокие порезы. Лицо было изуродовано. Глубокий порез начинался чуть выше брови и заканчивался возле подбородка. Конечно, понимаю, это «очень отвратительные мысли», если выражаться в терминологии Бранти, но мне стало дико жаль его красивое лицо с удивленными перед жизнью глазами. И только потом я стала судорожно соображать, как ему помочь. Бал убьет меня? Да они все тысячу раз ошиблись в подсчетах. Бал готов был умереть за меня. Только вот я таких жертв явно не стоила.

Макс был надзирателем. Я незаметно накрыла Гасиона какой-то тряпкой, и Макс «не заметил» его, когда нужно было идти собирать коробочки.

Когда я вернулась в камеру, он уже ослеп. Последняя стадия. Осталось несколько часов, и система Касси больше никогда не увидит и не изменит его будущего. Мозг окончательно перестроился. Его нужно просто пересчитать, и все. Касси должна это сделать. По закону самоисцеления она должна самостоятельно найти выход, найти новые пути его мыслей. Поставить в уравнения новые реакции и просчитать счастливое будущее. Должна.

Я вдруг выпуталась из его объятий. Три часа ночи. В коридоре спит один надзиратель, остальные где-то еще пропадают.

– Ника, бессердечное ты создание, мне осталось несколько часов, просто держи меня за руку, – простонал Гасион.

– Ага, и потом всю оставшуюся жизнь помнить твою кислую физиономию. За бессердечную, кстати, отдельное спасибо, – прошипела я. Надзиратель все равно проснулся. Плевать. Я подошла к решетке и стала смотреть в потолок. Ни за что не поверю, что тут нет камер слежения. Это же такой веселый аттракцион.

– Меня зовут Ника Морган. Я обращаюсь к представителям первого и второго уровня. К Томасу Пирру и Алексу Агаресу лично. Я знаю, как лечить вирус, – крик тонул в пространстве Тортура. В камере все проснулись. Надзиратель уже был рядом. Он сначала попытался включить шокер, но на меня он не подействовал. Во всяком случае, я ничего не почувствовала. Тогда он просто скрутил мне руки и повел по коридору. В пыточную, наверное. Или в карцер. Бал убьет меня… Все просто. Из нас просто должен выжить только один. Либо я, либо Бал.

Макс прибежал из комнаты последнего рубежа.

– Вертолет на крыше, – коротко сообщил он. Надзиратель удивленно вскинул брови, но все-таки кивнул.

– Гасион! – в отчаянии крикнула я.

– И его тащи, – распорядился Макс. – Агарес приказал, – пояснил он.

Когда вертолет с оглушительным шумом поднялся в воздух, Линч взял меня за руку и спросил:

– Ника, ты точно знаешь, что делаешь?

– Понятия не имею, – хмыкнула я. – Это последний шанс.

Путь с пятого уровня до первого мы преодолели чуть больше чем за час. Вдалеке показалось маленькое, словно игрушечное, здание «Силенциума». Мы пролетели над ним за считанные секунды. А вот и башня власти. Великая и неприступная. Здесь жили лишь люди первого уровня. Никаких «высокоинтеллектуальных отбросов общества». Если честно, понятия не имею, кто такие люди первого уровня. В «Силенциуме» бывали лишь трое – Рейвен, Пирр и Агарес. Здесь, в башне, должны были жить по трое от каждого сектора. Их лица периодически мелькали в новостных блоках. Кто еще? Ни малейшего представления.

Вертолет приземлился на крышу тонкого, как щепка, здания. Нужно быть искусным пилотом, чтобы с такой точностью посадить эту адскую машину. Дверь открылась. Пилот приказал всем высаживаться. Мы с Линчем стали помогать Гасиону. Вскоре пилоту надоело наблюдать за этим издевательством над умирающим, поэтому он просто взял Гасиона за руки и вытащил из кабины. На крыше нас ждала Софи Рейвен и штук восемь охранников. Даже сейчас, когда воздух содрогался от рева вертолета, ее прическа выглядела идеально. Похожая на высушенную ворону, она чувствовала себя здесь в своей тарелке. И тут я заметила на ее пуленепробиваемом лице эмоцию. Оказывается, у нее есть мимика. Ну, или мне очень хотелось так думать. На лице ее читалась жалость к трем несчастным людям, жизнь которых искорежило отсутствие будущего. Мы ведь не выбирали все это. Не знаю, как Линч, а я бы была не против, чтобы мое будущее подкорректировали согласно закону Всеобщего счастья. Я бы бродила по лабиринтам сознания, корректировала чужие судьбы, ждала бы рекомендованных контактов, как подарков на Рождество. И, наверное, напоследок обязательно съела бы плесневелый йогурт Канзы. Не так уж и плохо. Во всяком случае, лучше Тортура и смерти. Будущее уже определено, можно его просчитать или нет. Как-то так тогда выразился Агарес.

Гасиона потащили охранники, нас с Линчем повели следом. Идти пришлось недолго. Нас впихнули в зал, расположенный на самом последнем этаже башни. В центре его крутилось изображение девушки, лицо которой я знала с детства. Все плакаты с социальной рекламой всегда украшались ею. Решительное лицо, короткая прическа, татуировки на шее. По стенам были разбросаны проекции с картинками чужого будущего.

Здесь было человек пятнадцать. Их морщинистые лица я видела в новостных блоках. А вот и Агарес с его по-рыбьи холодными глазами на болезненно бледной коже. Он вышел к нам навстречу. Вслед за ним появился Томас Пирр. Они с Рейвен, наверное, были здесь самыми молодыми. Пирр встал посередине. Рейвен и Агарес – по правую и левую стороны от него. Интересно, что за прошлое у человека первого уровня, с шеи которого выглядывают татуировки? Если бы не они, Пирр казался бы отчаянным злодеем, а так он выглядел человеком, лабиринт которого было бы интересно пройти.

– Судя по всему, у тебя минут пятнадцать, – сообщил Агарес, разглядывая Гасиона.

Все. Конец игры. Они победили. Какого черта они продолжают издеваться над нами? Бал полулежал возле стены. Лицо Гасиона сложно было разглядеть под всеми этими подтеками крови и порезами. Красивое лицо. Последнее красивое лицо, которое я увижу в этой жизни.

– Любовь. Единственное, что способно изменить этот мир, это любовь, – громко сказала я.