Михаил Вострышев - Людмила Целиковская. Долгий свет звезды

«Как же так? – возвысят оскорбленный голос современные политики. – Ее не интересуют глобальные вопросы общества?! Она равнодушна к стержневым интересам страны?! Если вся творческая интеллигенция будет столь безразлична к актуальным проблемам политики государства, то мы лишимся завоеванных свобод, утратим нюх на врагов демократии!»

Целиковская обладала великим даром увлеченно заниматься своим делом и не лезть в чужое, где будешь плутать, как в дремучем незнакомом лесу.

«Когда бы люди захотели, вместо того чтобы спасать мир, спасать себя, – мечтал А. И. Герцен, – вместо того чтобы освобождать человечество, себя освобождать, – как много бы они сделали для спасения мира и для освобождения человека!»

Мировоззрение Целиковской заключалось в исполнении этого завета замечательного русского мыслителя.

Она не делила людей по типам, партиям, национальностям. Она каждого человека воспринимала как индивидуальную личность и, может быть, даже «в отрыве от государства». Исповедовать подобные взгляды гораздо сложнее, чем вбить себе в голову любовь к какому-нибудь определенному «направлению» и, в зависимости от него, сортировать людей, кладя неповторимую душу каждого то направо, то налево.

Целиковская в последние годы жизни не поддалась искушению отомстить советскому прошлому за нанесенные обиды и возвеличить перестроечную горячку. Она, как и раньше, оценивала каждого человека своим умом и сердцем, вне зависимости от партийной принадлежности.

«Демократия вовсе не обязывает меня сменить мнение на наиболее модное и популярное ныне. Она гарантирует мне право иметь собственное мнение».

Людмила Васильевна высоко ценила поэзию Марины Цветаевой и в последние годы работала над пьесой о судьбе и творчестве талантливой поэтессы.

Как и Марина Цветаева, Целиковская считала, что людей нельзя и невозможно разделять исходя из политической сиюминутной конъюнктуры, «развесть межой» на белых и красных, виновных и безвинных. Она вместе с любимой поэтессой исповедовала высшие принципы гуманизма.

В 1988 году в нашей стране впервые была создана гильдия актеров, снимающихся в кино, и год спустя в Калинине, нынешней Твери, прошел I всесоюзный кинофестиваль актеров «Созвездие-89». Целиковскую избрали в жюри фестиваля.

Частенько члены жюри, как повелось издавна, и не только в нашей стране, решают поставленные перед ними творческие задачи не на просмотрах фильмов, а в кулуарах, где сговариваются с коллегами того или иного знакомого, усиленно пробивающегося на призовое место.

Людмила Васильевна со свойственным ей азартом взялась честно исполнять судейские обязанности. Она разработала четкую систему работы жюри и постаралась, чтобы никакая информация об оценке того или иного фильма не просачивалась раньше времени в околокиношные кулуары. Это в какой-то мере помогало избежать давления на членов жюри со стороны их друзей.

«Тайно и честно», – делает Целиковская запись в своем блокноте, посвященном кинофестивалю. Она стремится оценивать конкурсные фильмы «за высокое художественное выражение тревог и боли нашей жизни, за трагическое повествование, предъявившее счет нашей совести». Она скрупулезно заносит в свой блокнот мнение каждого члена жюри о том или ином фильме. И, что любопытно, Целиковская, в отличие от других пожилых людей своего времени, не брюзжит из-за упадка современного кино, а пытается понять новое, пусть и далекое еще от совершенства киноискусство. Так, например, фильм «Маленькая Вера» большинство престарелых членов жюри восприняли резко отрицательно, называя его «прошлым американского кино», игру актеров – «современным кривлянием», возмущаясь «бездуховной эротикой». Целиковская же, просмотрев «Маленькую Веру», задумывается о другом. Ее удивляет, что «к себе большинство кинозрителей фильм не относят». Она ищет в нем светлое начало и находит его в Вере и ее муже.

Целиковская набрасывает для себя план, исходя из которого следует оценивать творческую работу актера. Получился некий актерский катехизис.

«1. Одержимость актера задачей. Я имею в виду актерскую задачу образа, выполненную до дна.

2. Артист должен слышать дыхание зала. Вернее, дыхание жизни, ее прогрессивное новое движение к добру и благу. Артист – как камертон современной жизни, лучших надежд и чаяний человека.

3. Желание утолить голод по правде, которой мы были лишены много лет. Чья-то мысль: рабство принижает человека до любви к нему. Да, мы долгие годы жили в каком-то рабском гипнозе. Но государство погибает тогда, когда перестает отличать плохих людей от хороших. Без духовного очищения в кино мы не обойдемся. К этому призывает совесть.

4. Актер затрагивает ум и сердце зрителей на примере своей судьбы, своего поля. Как сказал Питер Брук, у каждого человека должно быть собственное поле, где от тебя что-то зависит и которое ты обрабатываешь.

5. Никогда не оставаться глухими. Эталон нравственности – Альберт Швейцер.

Мы зависим от сценария, от текста, от режиссера, оператора, монтажера и, наконец, осветителя. Единственное – интерпретировать как-то образ, где-то подавить своей личностью режиссера. Ведь актеры – живые люди, гонцы своего времени. Пастернак: «Мы смеемся и плачем…»

6. Мы испытываем сейчас дефицит морали, личной ответственности, личной вины за прожитое. Мы ко всему притерпелись – к несправедливости начальства, к грубости продавцов, к обману и лжи. Какие мы? Чего мы стоим, люди конца восьмидесятых годов XX века?

Теперь слово за молодыми писателями, художниками, артистами. Творите! Ваше время настало!»

Целиковскую не удовлетворил кинофестиваль. Нет, ей понравилась профессиональная игра многих актеров. Но она думает не об их творческом мастерстве, а о новой жизни, понять смысл которой никто не хочет или не может.

«Сегодня прямые намеки на того или иного правителя не работают ввиду прямого и откровенного разговора о них на страницах печати. Сегодня требуется философское осмысление и происходящего с нами долгие годы, и его истоков. Но, к сожалению, именно этого глубокого проникновения в недра человеческой души и не хватало в большей части просмотренных нами фильмов».