Владимир Колганов - Иван Дыховичный. Формула жизни

«Я сидел наискосок от Насти за столом… А потом очнулся на лестничной клетке – в поцелуе с ней. Было ясно, если она бы этого не захотела, никогда бы в жизни ничего не было. Я помню как сейчас ощущение того электричества, которое возникло… Но до сих пор ужасное чувство вины перед Леной Матвеевой меня мучает. Теперь мне кажется, что она действительно меня любила. Я не понял, не почувствовал этого тогда…»

После столь драматических событий в жизни Лены буйное веселье в Новом Свете оказалось очень кстати. Впрочем, подозреваю, что ей требовалось совсем иного рода утешение, но… Но обстоятельства появления Лены в Новом Свете в компании с Иваном мне были тогда совершенно не известны. Да если бы и знал, не стал бы разбираться – что да почему? Я просто отдыхал.

Кстати, тут снова возникла легендарная магнитола фирмы National, ставшая косвенной причиной исключения Ивана из Школы-студии МХАТ. Однако именно благодаря ей музыка не затихала даже на пляже, а иногда по вечерам, когда мы отправлялись на Капчик полюбоваться зрелищем заката, удавалось послушать репортажи из Лондона, с чемпионата мира по футболу.

В том году все было замечательно. А наиболее яркое впечатление у нас осталось от поездки в Судак. Мы выбрались «в город», решив обозреть достоинства и недостатки тамошней цивилизации, а заодно, как водится, себя показать. По правде говоря, курортные достопримечательности не произвели на нас никакого впечатления, но после блуждания по Судаку мы набрели на уютный кабачок недалеко от пляжа. Рядом с ним местный умелец жарил шашлыки за умеренную плату, а сам кабачок располагался в полуподвале и отличался характерной особенностью – и стулья, и столы были выполнены в виде бочек и бочонков. Мы так и назвали это заведение – «На бочках». Если кто заметил, здесь есть еле заметная аналогия с названием известного парижского ресторана «У Максима». Выбор напитков был не велик – крымский портвейн и легкое сухое вино, по-моему новосветского разлива. В углу небольшого зала какая-то разудалая компания пела под гитару. Было шумно и весело. Атмосфера вполне располагала к тому, чтобы немного отвлечься от пляжного занудства, от «девушки с книгой» и «девочки с собачкой» – в Новом Свете иногда приходилось выходить за пределы нашей весьма «изысканной» компании, однако удовольствия это, увы, не доставляло. А тут было раздолье – гуляй, не хочу! И никаких тебе навязчивых «знакомых», с которыми обменялся парой ничего не означавших слов, когда выбирался из воды или загорал на пляже. Здесь можно было забыться, здесь нужно забыть обо всех и обо всем и только испытывать восторг от того, как нам хорошо в своей компании. Жаль, но Вацлава с нами тогда не было, поскольку морально устойчивая Вера выдвинула будущему мужу ультиматум: «Или я, или вино». В итоге остались только Юра, Ваня, Лена, я и еще та девица. Что говорили в этом кабаке, теперь уж не припомнить. Было жутко весело! Это была ярмарка веселья, карнавал изысканного остроумия. Впрочем, запомнился не совсем приличный анекдот в исполнении Ивана. Наиболее впечатлительным рекомендую пропустить здесь несколько строк, поскольку в анекдоте были и такие слова: «Тихо, мама дома. Тихо, мама дома… Ну и аппарат у тебя!»

Была еще одна коронная присказка в тот год, но, чтобы понять ее суть, надо представить себе сценку с пьяным мужиком в компании, роль эту Ваня виртуозно исполнял. Так вот, мужик изрядно перебрал, его тошнит. Пытаясь добраться до тазика, стоящего в противоположном углу комнаты, он… как бы это поточнее сказать… пачкает одежду всех гостей, которые ему попались по дороге. Наконец, добравшись до тазика, он в него… плюет. Естественно, среди обиженных нарастает возмущение, и в адрес этого мужика некто заметно перепачканный произносит оскорбления, самое обидное из которых: «Свинья!» И вот в ответ он слышит нечто неопровержимое: «Кто свинья? Я свинья? Ты на себя посмотри!»

Повторю, что в тот год эта фраза была очень популярна. Особенно приятно было ее слышать из уст прелестной Лены.

Однозначно помню и то, что мы с Ваней, как самые младшенькие среди мужчин и самые галантные, по очереди бегали за шашлыком, а Юра обновлял содержимое бокалов, благо расположились мы у самой стойки в этом кабаке. Сколько мы там просидели, историкам осталось неизвестно. А достоверно лишь одно – где-то за час до наступления темноты на главной улице городка появилась странная компания. Впереди шел некто, своим величественным видом скорее напоминавший Воланда, но отнюдь не молодого рентгенолога на отдыхе. Я вообще считаю, что Юра сыграл бы Воланда гораздо лучше, чем Гафт или Басилашвили. Но это мое личное мнение, не более того. Смущало лишь то, что шальные глаза рентгенолога в тот раз более соответствовали настроению Бегемота перед тем, как они с Коровьевым вознамерились спалить Торгсин. Кстати, «закатный» роман Булгакова напечатали именно в тот год, но вроде бы это было уже осенью. Итак, за Юрой следовали девицы в обнимку с будущим Коровьевым. Ваня что-то рассказывал, а девицы хохотали. Сразу оговорюсь, что они были самую малость подшофе, поскольку основной удар мы с Ваней и Юрой принимали на себя. А замыкал это шествие я, причем, как помню, все зыркал по сторонам в поисках какого-нибудь развлечения. Ну это и понятно – засиделись за столом.

А развлечение все-таки нашлось. Попутки в Новый Свет все не было, и, чтобы как-то выразить свое недовольство невниманием водителей к столь значительным особам, решился на такую подлость. Завидев вдалеке очередной грузовичок, я поднимался со скамейки, где мы все вместе обретались, и медленным, почти что черепашьим шагом следовал через дорогу. Визжали тормоза, водитель матерился, а я терпеливо ждал, когда можно возвратиться к полюбившимся мне людям – ну, разумеется, ждал нового автомобиля. Насколько помню, подражателей мне не нашлось – никто не решился позаимствовать невиданное ноу-хау.

Тем временем на улице смеркалось, а попутки не было. Наконец, уже в кромешной тьме мы «заарканили» машину-водовозку. Сидячих мест для пассажиров в машине было только два, и мы, мужики, всю дорогу ехали верхом на заполненной водой цистерне. Признаться, путь мне показался вечностью, к тому же изрядно растрясло. Но вот наконец-то мы доехали…

А дальше нам, спустившимся на грешную землю, пришлось испытать то самое чувство, которое испытывает неопытный моряк, который вернулся в порт из кругосветки. Земля под ногами ходила ходуном. Так бы и остался я на этой водовозке, но откуда-то сверху неслись призывные крики Вацлава, который все еще надеялся, что мы ему что-то привезли – имею в виду выпивку. Увы, в ответ я крикнул что-то совершенно непристойное – на большее был просто не способен. Ах, кабы знать! Ведь там, на горке, наверху, под сенью то ли магнолий, то ли кипарисов, в тот вечер собралась весьма изысканная публика – один театральный критик, заведующая литературной частью какого-то театра, еще был малоизвестный мне литературовед и, не исключено, даже сам Фоменко. Впрочем, за присутствие Петра я не ручаюсь – похоже, с будущим мэтром я познакомился лишь на следующий год. Понятно лишь, что поздним утром, когда я сумел-таки выбраться на пляж, пришлось мне объясняться тет-а-тет с кем-то из литературных или театральных дам. Единственное толкование того, что случилось накануне, свелось к тому, что это был не я. Да кто бы в этом сомневался!