Наталья Казьмина - О театре, о жизни, о себе. Впечатления, размышления, раздумья. Том 1. 2001–2007

Только совершенно непонятно, почему герой Скворцова, попавший в положение героя «Соломенной шляпки», никак не может порвать с возлюбленной, кабаретной дивой. Потому что Н. Благих сыграть любовь, красоту и обаяние не способна: дико неприятный голос, что-то мордюковское, просторечное, говорок. Она, как ясно к финалу, вообще играет не то, что надо. А надо бы играть наркотическое опьянение актрисы игрой, тогда будет понятен последний возглас Скворцова: я устал.

Кабаретная дива в мечтах видит себя оперной или, на худой конец, опереточной примадонной, т. е. серьезной артисткой, поэтому представляет себя то дамой с камелиями, то кем-то еще. А герою хочется нормального счастья. Но тогда его невесту нельзя было делать девицей, похожей на садистку в коже из борделя. Нелогичны в спектакле даже две соседние сцены. И вопрос «зачем?» мучает постоянно. А могло бы быть очаровательное зрелище, воспевающее игру, театр как таковой. Вместо этого плохой перевод: «Что-нибудь из вашего солененького репертуара», «принц поцеловал лягушку прямо в рот» – фу, гадость.

«Игра снов» (по пьесе А. Стриндберга), реж. Г. Дитятковский. Там же.

Обруганный всеми спектакль. В сущности, правильно. Потому что замысел определенен и хорош, но Гриша не должен был соглашаться на «здесь и сейчас» – этоне могло получиться в этомтеатре.

Мальчишки в маленьких, бессловесных ролях хороши и чувствуют стиль (а он, как всегда у Гриши, есть), но это не меняет сути. Опять – опереточная Н. Благих. А у нее важный монолог в начале. Пьеса порезана очень, но понятно зачем. Образ жизни как воспоминания в картинках: посередине сцену перерезает, будто рамка кадра, она сужается, разъезжается, концентрируя нас на определенном эпизоде. Подбор их подчинен одной цели: дочь бога, сошедшая на землю, наблюдает людей, видит, как им тяжело и жалеет их. Но в этих мелочах, в этих героях (матери, которая прежде чем уйти совсем, хочет помирить детей, вечно влюбленного «майора», ожидающего свою возлюбленную-артистку) только одна главная мысль – надо жить и надо узнать, зачем жить. Но героиня, которую играют три актрисы (все плохие, неточные) не вызывает доверия. Положение переламывает А. Осипов в роли писателя, почти карикатурного образа. Хотя пафос снижается. Он объясняет жене, что у нее есть долг (он и дети, дом), а она рассуждает о другом, более серьезном предназначении. В общем, как всегда, Гриша (видимо, все-таки сентиментален) пытается говорить о высоком, опять под шум прибоя, но получается поучительная сказка. Не более того.

26 октября

Мы все-таки выпустили книжку М. Туманишвили( речь идет об издании «Введения в режиссуру», редактор-составитель которого Н. Казьмина ). Презентация на «Лестнице» у Васильева на Поварской получилась домашней и приятной. Толя сказал хорошо и немного печально, а закончил «шуткой»: «Вот такие мы, дети коммунистов».

В этот же день скончались Л. Филатов и Э. Климов. Это жизнь. Кажется, она обезлюдеет на глазах. Уходят косяком. А может, за 47 лет столько связей и знакомств, что начинаешь замечать смерти. В двадцать пять казалось, что не умирает никто. Когда у человека появляются воспоминания и потери, значит, пришла старость. Я как-то остро это ощущаю.

Впрочем, первая мысль о старости, первый «кризис среднего возраста» со мной случился в 39 лет. Почему? Я страшно маялась и впадала в уныние. В сорок стало совсем плохо. Казалось, жизнь кончена и надо складывать крылышки. Да и жизнь пошла странная: было непонятно, зачем, для кого и как работать. Потом как-то себя успокоила (хотя это относительное успокоение), что надо работать на будущее – что называется, для потомков. Смешно!

В 47 лет вдруг пришло «второе дыхание». Немножко полюбила себя. Решила, что надо все-таки кое-что себе позволять и пожить хоть немножко весело. Вот хожу с Дашей ( дочь Н. Казьминой ) в бассейн, мазюкаюсь кремом, кое-что себе покупаю, яростно выметаю из дома старые вещи, от которых задыхаюсь, и немножко горжусь собой. Стала чуть-чуть отметать от себя суету. Хотя защита минимальная. Нет-нет, да кто-нибудь позвонит и расскажет какую-нибудь гадость о происходящем в нашем театральном мире. Это выбивает из колеи.

30 октября

«Кислород», автор пьесы и реж. И. Вырыпаев, Театральный центр на Страстном.

Это называется так: на всякого Гришковца рано или поздно найдется свой Вырыпаев. Явление из той же области, те же корни кабаре и традиция не наша, а Ленни Брюса ( американский сатирик, мастер юмористической импровизации,1925–1966 ). Хорошо смотреть в подвале или в демократичном клубе, потягивая кофе или пиво. На помпезной и нелепой, в синий бархат одетой сцене ТЦ на Страстном это гляделось нелепо. Будто на «Оскара» кто-то явился в джинсах и ковбойской шляпе, неприкрытая радость от большой аудитории и настоящей вроде бы сцены – мы сделали это! Если ты «настаиваешь» на своей ненависти к фальши официоза, не должен с ним брататься, а если побратался, то твоя ненависть вызывает сомнение. А правда ли ты ненавидел все это? Или хотел, чтобы тебя заметили? Об этой проблеме авангарда много говорил еще Т. Кантор ( польский театральный режиссёр, живописец, график, сценограф, 1915–1990 ). Для меня они все немного напоминают С. Дали, где конъюнктуры и искусства было пополам.

Давно высказанная мне К. Райкиным мысль – если о спектакле не шумят и не говорят, это плохой спектакль, устарела. Так можно было точно проверять себя в советские времена. Сегодня формула работает лишь отчасти. Сегодня неадекватно шумят о многом, что того не стоит, и то, что «король голый» доказывает жизнь, а не моя вредность. Через год, от силы два, спектакля, пьесы, человека, события будто и не было вовсе. Интерес повсеместно иссякает. Я еще про «Сирано» Мирзоева говорила, что кризис неминуем, почти пришел, на меня злились. Вот сегодня он сделал «Лира», и все его «дружбаны» высказались более чем разочарованно и грубо (когда-то точно так же стройными рядами они покинули бедного замороченного их чрезмерными похвалами С. Женовача). Они скажут – сделал плохо и получай, но, во-первых, не обольщайте, а во-вторых, почему вы вроде такие разные прозреваете вечно толпой, сворой и по свистку?

Ситуация сегодня осложняется тем, что театральные люди в большинстве своем в театр не ходят и друг друга не смотрят. Или идут тогда, когда некое «мнение» уже сложилось. И если у тебя оно другое, то уже не выступают, а комплексуют и молчат. Маститых критиков задавили. Старшее поколение режиссеров вдруг в одночасье постарело, и им бестактно напоминают об этом. Нет ни в одной театральной области авторитетов. И поэтому можно печатать, что хочешь. Например, как М. Давыдова, написать про Т. Доронину, что она – руководитель красно-коричневого МХАТа.