Алексей Ермилов - Скажите, почему… Практика телеинтервью и телерепортажа

Вот я сейчас впервые посмотрел интервью с Бурбулисом. Впервые – потому что, честно говоря, с эфира смотреть беседу не хотелось, ведь с его именем как раз и связаны «Беловежские соглашения». И, вы знаете, Закамская сумела выспросить у Геннадия Эдуардовича много такого, с чем вроде бы нельзя и не согласиться. Во всяком случае, зритель получил вполне доказательную версию, по которой «иначе быть не могло».

На этот раз Закамская начинает интервью прямо с самого главного вопроса: «Страна, которую мы потеряли… Как вам кажется, насколько неизбежна была эта потеря, и как вы можете охарактеризовать тот урок истории?» Бурбулис, очевидно, ждал этого вопроса, да и наверняка не раз уже отвечал на него. «Мы потеряли нашу Родину, Советский Союз, но мы обрели новую Россию, – говорит он. – Я переживаю эту трагедию как личную и как поколенческую. Но когда понимаешь, что это была одна из зловещих тоталитарных систем в истории человечества, что это была очень-очень специфическая империя, то распад Советского Союза можно определить как «оптимистическую трагедию», как возможность в этих тяжелейших испытаниях приобрести качественно новую Россию».

Следующий вопрос Эвелины Владимировны вполне логичен, она спрашивает то, о чём хотел бы спросить и любой зритель: «Скажите, вы видели возможность устранения признаков «зловещей тоталитарной системы», но – сохраняя большую страну и то лучшее, что в ней было?» – «Да, – отвечает Бурбулис, – видели, и мы к этому стремились достаточно последовательно и искренне. И эти наши устремления были закреплены в тексте нового договора союзных государств, который вырабатывался в очень сложных условиях, с колоссальными, с точки зрения сущности такого договора, разногласиями. Но тем не менее эта работа была завершена, и 20 августа 1991 года мы должны были начать подписание этого договора. Это был реальный исторический шанс эволюционно трансформировать советскую тоталитарную систему в новое, правовое гуманитарное качество». – «Но почему же не было понимания путчистами необходимости этого союзного договора, почему вы их не смогли убедить? И почему спустя 25 лет участники путча выглядят как защитники большой страны?» – недоумевает Закамская. «В чьих глазах?» – тихо спрашивает Бурбулис. – «В глазах многих. Совершенно справедливо говорят те историки и просто современники, что участники путча не пользовались поддержкой, что они в тот момент выглядели защитниками старой советской загнивающей системы, поэтому их не поддержал народ. Но вот сегодня другие настроения, другое понимание…»

Пожалуй, в этой фразе интервьюера – ключ ко всей серии, посвящённой 25-летию ГКЧП. Да, другие времена – другие песни. И Эвелина Владимировна чутко поняла некоторую растерянность современного зрителя: 25 лет назад действительно была попытка сохранить страну, или… или что? И она от имени этого растерянного зрителя, можно сказать – по его поручению, отправилась искать истину в беседе с участниками тех событий.

А интересно было расспросить Закамскую, как она са-ма-то считает, удались ей такие поиски?

Вот дописал эту фразу, снова позвонил Эвелине Владимировне – давайте выберем время, встретимся. «Давайте, только через неделю, а то я сейчас улетаю в Верону, на Евразийский экономический форум».

Ладно, форум так форум, я занялся разработкой следующих глав книги, но тут оказалось, что в Москву вернулся Александр Мягченков, с которым мы когда ещё договаривались о встрече, он был в Сочи на театральном фестивале, и перед следующей поездкой у него как раз образовался временной промежуток. И вот мы сидим в буфете Центрального дома работников искусств, я пью кофе, а он – воду («у меня только что была ещё одна встреча, нельзя же столько кофейничать»).

В буфете холодновато, директриса ЦДРИ Елена Смирнова открыла его недавно, отремонтировав кусочек знаменитого здания на Пушечной, 9, здесь стоят временные отопительные приборы. Сейчас снова разгорелась тяжба за этот дом, он уже много лет пустует, никто денег не даёт на ремонт, но и оттяпать здание просто так, с налёту, не удаётся, за него заступается вся театральная и музыкальная Москва, журналисты, в том числе и Мягченков.

– Ну, да, это было ещё в 2014 году, – вспоминает Александр Васильевич. – На канале «Столица» мне выделили постоянную часовую программу, и вот почти весь час мы с Энгелисой Погореловой говорили о судьбе легендарного «дома девяти муз».

Энгелису Георгиевну я хорошо знаю, сотни раз вёл теле и радиорепортажи из коридоров и залов ЦДРИ, помню и тот разговор, который упомянул сейчас Мягченков, даже помню чувство некоторого… недоумения. Мне тогда показалось, что беседа в нескольких местах стала пробуксовывать. Энгелиса Погорелова – человек необычайно эмоциональный, прекрасный полемист и рассказчик, она могла бы вспомнить десятки интересных случаев из жизни дома, чудесным образом объединяющего художников, композиторов, поэтов, режиссёров, актёров. Но в какую бы сторону ни повернулась беседа, она опять выруливала на ту же дорогу – как быть со старым зданием, что можно сделать для его спасения.

И сейчас, кутаясь в шарф и согревая пальцы о горячую чашку, я начинаю понимать, что Мягченков был прав, ещё и ещё раз возвращая зрителя к страшноватой перспективе: «Москва – без ЦДРИ», а точнее говоря, «Россия без ЦДРИ». Ведь в тесных залах пристройки, где сейчас проходят все «мероприятия», без перспективы возвращения главного дома, ЦДРИ просто угаснет, задохнётся. Тут, конечно, была у Мягченкова и ещё одна «сверхзадача»: а вдруг да увидит интервью кто-то из тех, «от кого всё зависит».

Художественный руководитель ЦДРИ Энгелиса Погорелова в передаче «Разговор с Александром Мягченковым»

Да, как и в беседе с Леонидом Эрманом, о которой я рассказал вам в первой главе, так и здесь Александр Васильевич верен себе: эфир – это не развлекаловка. Да, интервью должно, обязано быть интересным и занимательным, но прежде всего оно призвано помогать доброму делу, доброму человеку.

– Александр Васильевич, а что сейчас, где ваш «Разговор»? – спрашиваю я, ожидая в ответ получить рассказ о том, как всё плохо и безнадёжно. Но нет, актёр-журналист носится по разным студиям, сейчас завязался роман с неведомым мне новым каналом «Точка ТВ»:

– Вы знаете, там моя передача будет называться «Разговор с многоточием». Здорово, да? Вообще слово «точка» можно очень интересно обыгрывать. «Точка встречи», «Точка, точка, запятая» – это если на канале сделать передачу для детишек.