Владимир Ильин - Напряжение на высоте

Не пытаясь ободрить и уверить, что все исправится и наладится.

– Там, в левом кармане… перстни… – прошепелявил я. – Найди.

Стараясь быть спокойной, но явно вспыхнувшая надеждой и с ощутимо дрожащими руками, девушка мигом отыскала мешочек с гербовыми перстнями.

– Какой? – спросила она, торопясь. – Самойловых?

– Нет, – попытался я мотнуть головой, но не сумел.

– Борецких, да? Шуйских?

– Не… – с тревогой ощутил я подступающее к лицу онемение.

– Тогда какой лечебный… Вот этот? Юсуповых? Долгоруких?.. Этот?!

– Да, – смотрел я на герб Де Лара в ее руках. – Этот самый правильный. Ты выйдешь за меня замуж?

– Ч-что?.. – на секунду впала в оторопь Ника.

– Я ведь так и не спросил. Ты выйдешь за меня замуж?

– Да… – поникнув, осознав, что никакого чуда не будет, отозвалась невеста.

Вернее – уже жена. И слезы в этот миг заливали ее лицо, но, увы, не от счастья.

– Надень, – постарался я изобразить ободрительную улыбку.

Но наверняка получилась гримаса.

Ника надела перстень на безымянный палец, нашла мою руку и с силой ее сжала.

– Ника Де Лара, – удовлетворенно констатировал я.

Но та, казалось, ничего не слышала – всматривалась в мои глаза, сжимала руку и тихонечко раскачивалась на месте.

И ничего не замечала. Ни песок, что поднимался к горизонту, ни сетки беззвучных молний в небесах, ни черно-коричневые линии позади нее, ни пролетающего мимо лапами вверх медведя.

– Я тебя люблю; ты вообще в курсе?

Ника дрогнула, выпадая из прострации. Подняла ладонь с перстнем перед глазами. Сурово посмотрела на меня, чуть сузив глаза.

И волна жаркого солнечного света, что разорвала в клочья и хмурые небеса, и песок, и коричневые ленты, выжгла мне сетчатку – для того, чтобы через адскую боль от ожога, ощущения сожженной кожи и крика, который застрял в горле от шока, исцелить вместе со всем телом вновь.

Новый вздох прошелся по новосозданным легким, схватив судорожным кашлем.

В новых глазах плыл мутными силуэтами мир. А в новых ладонях были самые желанные и любимые.

– Ты, подлец, чем вообще думал, когда так поступал?! – рявкнули мне в лицо.

Это вместо: «Как ты?» Но работает определенно лучше – вон я и глаза отвел, показывая, что все с ними нормально. И дернулся всем телом, рефлекторно намечая путь побега.

Потянув за ладони, я привлек ее к себе, демонстрируя работоспособность лицевых мышц. А затем шепнул пару слов, от которых Ника явно оказалась не в восторге.

– Это не ответ!

– Моя жена любит меня больше, чем весь мир, – бодро и довольно произнес я.

– И? – недоуменно подняла она бровь.

– Когда бы я еще проверил?.. – заерзал я, ощущая какое-то маетное чувство.

Как будто при приближении опасности. Да нет же – вон Веня бдит, стоя чуть поодаль, а над нами растекается коричневатая прозрачная пелена щита, за которой просто стоит и смотрит на нас подпаленный медведь.

Тело Веры валяется рядом. Крайне мудрый и практичный человек, предпочитающий самоубиваться в больнице и подле практикующего Целителя. Только планы рядом с кое-кем никогда не сбываются – или о свойстве клинка, который был передан ей в руки, кое-кто предпочел умолчать. Или же вправду – любила? Но мы для нее сделали все, что могли, и Артем не посмеет нас в том обвинить.

Инки не видно.

– То есть ты чуть не умер, чтобы это узнать? – как-то странно посмотрела Ника.

– Но ведь интересно же!

А затем даже с некой обидой наблюдал сжатый кулак, летящий мне в подбородок – до того, как вырубило свет в глазах.

Сонливость наваливалась на веки, плечи вели спину назад, желая обрести опору и прикорнуть на коридорной лавочке. Но холод, что шел от бетонной стены, обжигал затылок и не давал Нике уснуть.

Бессонная ночь осталась позади, будто очередное дежурство, которых было достаточно во время учебной практики. Воспоминания – эпизодами, а время – всего лишь цифры напротив стрелок, которые то замирали, то прокручивались на несколько оборотов, стоило отвести взгляд.

Полуразрушенная больница эвакуировалась – и «тяжелые» пациенты требовали ее, Целителя, внимания. Кто-то совершал ошибки, разрушая все вокруг, а иным бы пережить личную трагедию, далекую от высоких рангов и интриг. Уезжал один реанимобиль за другим, отвозя людей в клиники союзников Шуйских. Провожая каждый, Ника смотрела на часы на левой руке – не свои, а взятые в долг у Максима – и желала к нему вернуться. Но вновь подъезжала очередная карета, и стрелки на циферблате прокручивались вновь, отмечая время разлуки. Коварные часы, да и сломанные к тому же – дата указана неверно, перевернутой восьмеркой… Вон какие поцарапанные, и стекло с трещинкой…

Когда люди перестали уезжать, пришла другая беда – люди стали приезжать. Здоровые абсолютно, организованные в группы по три-пять человек и в крайне скверном расположении духа. Они желали разговаривать, но получалось только друг с другом, выясняя полномочия и фамилии начальников. Потому что Максим был без сознания, Веня уделял им ровно столько внимания, чтобы убедиться в отсутствии у них мороженого, Инка ушла, тело Веры увезли, а на попытку забрать для беседы Нику на них накинулся главврач.

Кажется, одна группа была из местного филиала службы безопасности, вторая прибыла днем на самолете из княжества, а третья – из ближней свиты Артема. Кто из них главнее – девушку не занимало ни в малейшей степени.

Но через какое-то время они определились, что хотят: стилет. Около часа убеждали Веню его вернуть, пока кто-то из мимо пробегающих не сообщил, что тот совершенно не понимает по-русски. А что сидит и меланхолично слушает – так это нормально, главное, чтобы не в коридоре кардиологии ночью – очень уж ругался завотделением…

– Так стилет у Веры, – пожала Ника плечами, отделываясь от настойчивых расспросов под руку.

Тогда они восхотели увидеть Веру, и через полчаса неспешных (а куда труп убежит?), а потом и панических (сбежал!) поисков побежали в союзную клинику, куда перевозили не только живых, опасаясь скандала с родственниками. В общем, тела Веры и там не было. Артефакта – тоже. И кто-то стал всерьез предполагать, что такая же беда случится и с их погонами.

Главным среди трех групп безопасников назначили явно самого злого и уставшего. Но к тому времени Ника уже сидела на скамейке возле палаты Максима.

– Мы хотим с ним поговорить, – хмуро смотрел на нее не спавший всю ночь мужчина пятого десятка лет, в чуть потрепанном пылью и суетой деловом костюме.

– Он не может, – холодно ответила Ника, заступив им дверь.

– Почему?

– У него челюсть сломана.

Человек недоуменно оглянулся на коллег и вопросил с легким удивлением:

– Разве у него не колотая рана?