Ксения Хан - Глаза колдуна

Клеменс садится на диван рядом с Теодором и деловито вынимает из его рук лист с записями. Просматривает их, зевает, откладывает в сторону. Ведет себя так, словно ничего сверхъестественного не происходит.

– Я не понимаю, – Оливия говорит это только теперь, наконец признавая свое бессилие, и Клеменс просто кивает ей.

– Знаю, – соглашается она. – Я расскажу тебе.

Сперва все кажется запутанной сказкой, настолько неправдоподобно звучит даже у нее в голове. До этого момента Клеменс не задумывалась, насколько сложно объяснять людям что-то, чего они не могут хотя бы вообразить, насколько неудобно пользоваться выражениями, которые больше подходят для сценариев фантастических кинофильмов. Бессмертные, ведьмы, проклятия. Теодор живет с этим веками, а простые смертные оказываются не готовы даже слушать подобное, если сами не верят в эти небылицы.

Хорошо, что она никогда не была простой смертной.

Клеменс сидит в читальном зале муниципальной библиотеки, обложившись всеми возможными фолиантами, которые смогла найти в этом отделе. Двенадцатый этаж книгохранилища сегодня почти пустует, только в дальнем конце, у широких панорамных окон несколько студентов с факультета искусств бурно обсуждают свой будущий доклад по судебному процессу в Салеме. Клеменс изредка слышит обрывки их речей и усмехается. Такие совпадения в последнее время случаются с ней все чаще и чаще, будто она вдруг стала сердцем водоворота в океане информации, и весь мир стягивает к ней слухи, шутки, окончания фраз, вырванных из контекста, и по капле собирает рядом с ней все, что могло бы помочь решить ее проблему.

Задачу. Клеменс обрывает себя на этой мысли и упрямо повторяет про себя: «Решить задачу. Это простая задача». Так легче думать, не отвлекаясь на переживания.

Она сбежала из дома, пока Теодор и Шон в два голоса пытались разъяснить ее матери, что та стала невольным проводником между Персивалем и Клеменс, что она, сама того не ведая, стала причиной нынешнего беспорядка в своей семье. Об этом Клеменс догадывалась и без подсказок двух незадачливых бессмертных, но лишнее подтверждение своих теорий из уст пьяницы и подростка прозвучало окончательным вердиктом.

Она устало прижимает вспотевшие ладони к лицу и медленно выдыхает. От собственных беспорядочных записей ей самой становится тошно, а общая картинка не складывается в ее голове – слишком много несвязанных друг с другом деталей. Ей нужна помощь.

От этой идеи Клеменс придется отказаться: сбежавшей из-под опеки трех нервных людей новоявленной ведьме помочь могут только они или Персиваль, но от первых она сбежала, а с последним не стала бы связываться и под дулом пистолета.

Она звонит Джей-Элу, но тот полдня не берет трубку. Ей бы не помешал разговор с кем-то, не вовлеченным во всю эту бессмысленную череду катастроф.

«Мама – ведьма, – думает Клеменс, опуская глаза на стопку вырванных из блокнота листов с корявыми фразами. – Мама похожа на Нессу, ту самую, которая прокляла Теодора сколько-то веков назад. А я – Клементина. Поэтому он так трясется надо мной, чертов пьяница».

Последнее злит Клеменс больше всего, но она старательно делает вид, что связь с девушкой, которую, по словам Теодора, «постигла печальная участь», ее не беспокоит. Мало ли на кого она похожа. Та Клементина тоже была дочерью ведьмы – и, следовательно, ведьмой являлась сама. Ну и что?

Совпадений в ее жизни стало слишком много, чтобы на каждое она обращала внимание. Клеменс – Клементина? Плевать.

Она перебирает мятые блокнотные листы: «Задавать вопросы, чтобы получить ответы. Контролировать то, что говоришь. Следить за словами».

« Слова » повторяется на нескольких листках, выделяется из общей массы беспорядочных записей, прыгает перед глазами. « Слова отражают мысли, и с ними нельзя играть ».

– Ничего бы не случилось, если бы девочка не указала на ведьму! – восклицает юноша из компании студентов, и Клеменс вздрагивает и оборачивается так резко, что скидывает со стола копию «Молота ведьм» [22] «Молот ведьм», трактат Генриха Крамера и его соратника Якоба Шпренгера, написанный ими в 1486 году, полное название которого – «Молот ведьм, уничтожающий ведьм и их ереси, подобно сильнейшему мечу». – трактат в толстой кожаной обложке с глухим стуком падает на пол, привлекая внимание. Девушка, чертыхнувшись, тянется за ним, пока молодые люди у окна продолжают свой спор:

– Всему виной социальное давление, – утверждает светловолосый студент в очках. – Первая обвиняемая, если помните, была индианкой, а у пуритан с ними вообще отношения не складывались.

– Где это ты слышал, что она была индианкой? Титуба была африканкой!

– Что еще хуже!

– Ох, вы не о том спорите, – прерывает юношей рыжеволосая девушка с россыпью веснушек на скулах. Клеменс замечает блеск ее огненной косы в свете солнца, преломляющемся в кривом оконном стекле, и хмыкает. Девушка, заправив вьющуюся прядку волос за ухо, прочищает горло. – Мы все понимаем, что обвинения были беспочвенны, но вы же знаете, что в те времена можно было кого угодно назвать ведьмой и подвергнуть допросу ни за что. Титуба была рабыней без прав, Сара Осборн нищенствовала, а Сара Гуд вообще спорила с пуританами и церковью. Вряд ли хоть одна из тех женщин действительно была ведьмой.

– Никто и не утверждает, что ведьмы вообще существовали, – морщится парень в очках и деловито снимает их с длинного носа.

– Да, я просто говорю, что слухи о ведьмах распространялись в социально напряженном обществе чаще, чем в любом другом, – кивает его приятель. – Пуритане из-за всех своих ограничений и лишений любое соседское мнение принимали как установленный факт, а не простую сплетню. Такими легче было манипулировать.

– Вот почему, – рыжая девушка вскидывает подбородок и победно усмехается, – одно слово, сказанное в правильное время в правильном месте могло любую женщину превратить в ведьму.

Клеменс ловит торжествующий взгляд студентки и, очнувшись, медленно разворачивается к своему столу, опускает руки на стул и стискивает его деревянный край всеми пальцами. Те мгновенно потеют. Кровь шумит у нее в ушах, дыхание перехватывает, и голова начинает кружиться, так что стопка книг о ведьмах, демонах и прочей нечисти сливается перед ее глазами в одно пятно, а блокнотные записи превращаются в единую кашу.

« Контролировать то, что говоришь ».

Кажется, сложный тайник с головоломкой вместо замка открывался просто.

– Наконец-то! – выдыхает за спиной замершей девушки грубый голос, и руки Теодора второй раз за эти долгие нескончаемые сутки хватают Клеменс за плечи. Стул под ней нервно скрипит и дергается, сама же она остается безучастной к грубому вторжению в ее личное пространство.