Ксения Хан - Глаза колдуна

Теодор обходит ее стол и садится прямо напротив, сдвигая в сторону ненужные более книги. «Подспорья из них не вышло», – отстраненно думает Клеменс.

– Ты хоть понимаешь, что творишь? – выдыхает мужчина. – Очевидно, нет! Клементина, не будь я бессмертным, давно бы скончался от нервного срыва из-за твоих выходок!

Девушка поднимает глаза к взмыленному Атласу. Испуганный, злой, нервный – и беспомощный, как ребенок.

– Клеменс, – четко выговаривает она. – Меня зовут Клеменс.

Теодор замирает, давится следующим ругательством, и оно клокочет у него в горле, вторя частому стуку сердца девушки.

– Я…

– Замолчи.

Фраза действует на Теодора, словно пощечина. Он откидывается на спинку стула, открывает рот, но так и не говорит ни слова. Извинения тают у него на языке, пока Клеменс, впиваясь в его лицо внимательным взглядом, изучает каждую морщинку в уголках его темных широко распахнутых глаз через призму своего открытия. Когда шум собственной крови в ушах стихает, девушка тянется через стол к побледневшему бессмертному.

– Ты меня боишься , Теодор? – спрашивает Клеменс. Выравнивает дыхание, понижает голос, убирает из него лишние эмоции. Подражает Персивалю, по собственной воле копируя его манеру.

– Что за черт… – Теодор выдыхает эти слова вместе с удивлением и страхом – да, страхом, он отражается в его глазах так чисто и ярко, что впервые Клеменс видит за его маской мужчины, окутанного тайнами, кого-то живого и более человечного.

– Отвечай .

Но в миг напряженного молчания, что натягивается между ними струной и вот-вот грозит лопнуть с оглушительным треском, из сумки Клеменс вырывается в библиотечный зал звонкая трель сотового. Моргнув, она тянется за смартфоном. «Что за наваждение…» – думает она, хмурится и прячет глаза от откровенно шокированного Теодора.

– Клемс, ты? – доносится из трубки бодрый голос Джей-Эла. Девушка кивает и тут же, спохватившись, сконфуженно морщится, но друг не дает ей сказать и слова. – Эм, не знаю, как бы тебе объяснить… Мы с Женевьевой гуляли сейчас в старом городе, ходили на ярмарку, ну, которая перед Сен-Жаном, знаешь? В общем, нас там поймал один парень, сказал, что вы с ним знакомы. Он тебя потерял и не может дозвониться.

– Это, наверное, Шон, мой приятель, – задумчиво произносит Клеменс. Теодор напротив нее медленно, неуверенно кивает. – Я перезвоню ему, пусть не волнуется…

– Нет, – прерывает ее Джей-Эл. – Этот парень представился другим именем. Такой странный… Э-э, Клемс, может, я дам ему трубку? Он тут рядом.

– Джей-Эл, слушай, у меня сейчас…

Настойчивая возня в телефоне заглушает возражение девушки, а в следующую секунду она слышит знакомый ледяной голос, и все в ней замирает от страха.

– Здравствуй, Клементина. Я жду тебя на мосту святого Георгия вместе с твоими друзьями. Составишь нам компанию?

Они прибегают к назначенному месту ровно через полчаса – такси поймать не удалось, дороги забиты вечерними пробками, и теперь закатное солнце заливает оранжевым тревожным светом фигуры взмыленных Клеменс, Теодора и прибежавшего на подмогу Шона. Хотя последнего она звать с собой и не разрешала. Ее никто не послушал; очевидно, таинственная сила слов играла свою роль только в случае полного равнодушия и спокойствия, которыми Клеменс похвастаться не могла. Не в этот миг.

Джей-Эл с Женевьевой невозмутимо ждут ее, подпирая спинами металлическую решетку моста. Они выглядят вполне довольными жизнью, и Клеменс, едва сократив расстояние между ними до десятка футов, принимается изучать лица друзей. Невозмутимые и радостные, без каких-либо признаков страха.

– Зачем вы тут? – задыхаясь от волнения, спрашивает она.

– Тот парень просил дождаться, – Джей-Эл кивает куда-то позади себя и пожимает плечами. – Да и мы хотели встретиться, чтобы, ну, знаешь, поговорить…

Он опускает руку, которой до этого обнимал Женевьеву, и та невольно хмурится. Клеменс, не глядя на них, всматривается в уходящий в темноту левый берег Соны.

– Он там? – выдыхает девушка; подоспевшие Теодор и Шон одинаково щурятся, и последний вдруг охает. Он там .

– Уходите, – бросает Атлас обомлевшей парочке, грубо хватает Джей-Эла за плечо и толкает за спину; Женевьева, охнув, запинается об тонкие ноги Шона.

– Что за фигня!

– Уходите, – повторяет за Теодором Клеменс и, кинув Джей-Элу красноречивый взгляд, машет рукой. – Сейчас же .

– Клемс, какого черта вы делаете?..

– Действительно .

Персиваль появляется из темноты, словно призрак, возникший прямо посреди моста по велению собственного сердца. Или того, что у него считается сердцем. Шон снова охает, Теодор машинально сдвигает тормозящих Джей-Эла, Женевьеву и испуганную Клеменс себе за спину. Девушка хватает его за руку и остается стоять рядом.

– Ты не хочешь познакомить меня со своими друзьями, дорогая? – скалится Персиваль. – Это было бы вежливо с твоей стороны.

Он шагает прямо к ним. Звук каждого из его шагов гулко уходит вниз, в темную воду реки – тук, тук, тук. Он останавливается ровно на середине, перед разделительной полосой грязно-белого цвета.

– Нет уж, – цедит Клеменс. – С тебя хватит и моего общества.

Ее сердце так громко бьется в груди, что с каждым ударом Клеменс чувствует, как истончается, трескается ее грудная клетка, и Теодор тоже чувствует это и потому стискивает ее ладонь своей.

– Жестоко, – отвечает Персиваль, склоняя голову. – Ты еще не знаешь, как утомительна бывает вечность, проведенная в одиночестве. Верно, Теодор? – Он переводит взгляд на Атласа, и его тонкие губы искривляются широкой ломаной дугой. – Давно не виделись .

– Ты испортил мне рубашку, – парирует тот, и в клубке хаотичных рваных мыслей Клеменс появляется еще одна. Они знакомы? Как давно? Что их связывает? Но Теодор настойчиво отталкивает ее за спину, и думать о большем она уже не способна.

– Упс, – деланно раскаивается блондин и тут же сбрасывает с лица всякий намек на эмоции. – Спасибо, что привел моего мальчика .

Позади Клеменс раздается сдавленный стон. Она дергается, чтобы поймать Шона за руку, успокоить, вернуть ему уверенность. Она не бросит его этому психу, она решила. Того трясет.

– Ты его не получишь, – шипит Клеменс еле слышно, повторяет это себе, но Персиваль ловит ее слова, точно паук – едва заметное дрожание паутины.

– О, – удивляется он. – Значит, ты нашла решение? Сможешь его спасти?

Клеменс рвано вздыхает. Бессилие заполняет каждую клеточку ее тела, проникает в сердце и расползается от него по кровеносным сосудам все дальше; Персиваль чувствует это и улыбается.

– Нет, как я понимаю. Ну что ж, у тебя было время. Оно вышло. – Он медленно поднимает руку, указывает ею в их сторону. Поворачивает ладонь вверх в приглашающем жесте. – Пойдем , Шон Байерс.