Том Поллок - Сын города

Какое-то время Бет наблюдала за парнем, упершись подбородком в предплечье. Вздрогнув, она осознала, что беспрекословно следовала за ним, но стоило ли ему доверять? Этому парню, якшающемуся с гигантскими пауками и служащему Богине, которая навечно погребала живых людей: как она умудрилась выбрать эту сторону? И все же она так же верно следовала за ним, как Кара ходила за нею.

Кара. Бет вздохнула. Она бы доверила Каре решать, та ли это сторона; Кара всегда была ее компасом.

Девушка скрючилась у стены, внезапно осознавая, как сильно хотела вновь увидеть подругу, извиниться за все, помириться и вернуть все, как было.

Она заснула, и ее сны полнились маленькими каменными надгробиями.

Когда Бет проснулась, Фил уже ушел. На долю секунды девушку охватило беспокойство, но она быстро подавила его: не верилось, что Фил мог ее бросить. Несмотря на возражения, напряженность и странности, Бет казалось: парень хотел, чтобы она была рядом. Девушка коротко улыбнулась, удивленная, какое удовольствие доставила ей эта мысль.

Стену опутали граффити, но ничего интересного не было, одни неаккуратные непристойные эпитеты. У Бет не было времени оставлять подобные подписи. Кирпичи были для нее журналом, а не рупором; она рисовала не для того, чтобы как-то повлиять на город, а чтобы показать, как город влияет на нее.

Она откопала в рюкзаке мелки.

Туманно-желтый придал ее рисунку девушек-ламп жизни, перекликаясь с их световыми коронами. Бет слегка ухмыльнулась и добавила чуток мясца на зад самой дерзкой из них.

На противоположной стене она нарисовала Петриса, расположив его в туманном тенистом саду из надгробий и сорняков. Что-то захватило ее внимание: она изобразила эмоцию на каменном лице, сама того не замечая. Гнев. Пристальный взгляд казался обвиняющим.

– Знаешь, – раздался голос позади нее, – я думаю, он мог бы выглядеть немного более озлобленным, если бы ты как следует над ним поработала. В смысле: я знаю, что он хочет себя убить, но это в значительной мере профессиональный риск Тротуарного Монаха. Он чрезвычайно жизнерадостный, стоит только узнать его получше. – Фил подошел совершенно бесшумно и теперь стоял у нее за плечом, внимательно разглядывая рисунок. – А в остальном неплохо. Когда-нибудь ты должна нарисовать и меня. Он усмехнулся и, замысловато изогнув тощие руки, встал в позу со своим прутом.

– Уже, – призналась Бет.

– Да? Где? И каков я там?

– Как будто состоишь из старой кожи и ершика для чистки трубки. Довольно реалистично.

Фил явно немного приуныл.

– Как Электра? – он указал на изображение девушки-лампы. – Она бы вызвала тебя на танцевальный поединок, если бы это увидела.

– По крайней мере, ты ее узнал. Это не так просто, как кажется, знаешь ли. Кроме того, – Бет придала голосу немного остроты, – лишь внутреннее – истинно.

Узнав цитату, Фил, перестав улыбаться, сполз по стене.

– Что такое, Бет? – горестно спросил он. – Что ты хочешь этим сказать?

Бет села рядом, пересчитывая позвоночником кирпичи, трижды открыла и закрыла рот, прежде чем поняла, что этому нет тактичного объяснения.

– Послушай, это как… Ты в порядке – я хочу сказать, ты мне нравишься. И я у тебя в долгу. – Она помедлила. – А еще я тебе доверяю. Но эта мать – эта твоя Богиня ? В ней я не слишком уверена.

– Что ты такое говоришь? – удивился он. – Во мне течет кровь Матери Улиц, мы – одно.

– Вы? – переспросила Бет. – Ты бы создал Балковых Пауков, охотящихся на людей? Ты бы сделал это ? – она кивнула на нарисованного Петриса. – Правда? Ты бы похоронил их заживо?

– Они виновны в преступлениях, за которые несут наказание.

– Я не об этом спрашиваю.

Парень промолчал.

– Там был ребенок , Филиус!

– Да, но раньше он жил другими жизнями – как Петрис. Никто из них не чист, словно омытый дождем мрамор, понимаешь, что я имею в виду? Они знают, что натворили, даже если ты понятия не имеешь. Послушай , – парень, гневно сверкая глазами, повернулся к Бет. – Высь – чудовище. Моя мать, возможно, тоже, но она хотя бы держала его в узде.

Бет собиралась запротестовать, но Фил так на нее посмотрел, что слова застряли в горле.

– Что? – спросил он, – что ты намереваешься мне сказать? Что встретила разок духовенство Матери Улиц и прям стала экспертом? Хочешь увидеть альтернативу? У Выси тоже имеется жрица: Проволочная Госпожа, как мы ее называем, Жрица Разрушения, – он фыркнул. – Она – паразит, трематода из колючей проволоки. Похищает целые семьи – так ей удобнее, – чтобы убить и использовать в качестве носителей. Берет по одному, сначала старших, оставляя тех, у кого ног побольше, на потом. И дети смотрят, как их одержимые родители рвут собственные тела в клочья. – Гнев залил его щеки базальтово-черным. – Они тоже дети, Бет. Это война , и тут везде дети.

Гнев опустошил его, и он осел на асфальт:

– «Сделать больше, чем просто убежать». Вот что ты мне сказала. Я именно это и пытаюсь сделать, так? Так что, если ты, как утверждаешь, доверяешь мне, если веришь в меня, тогда поверь и в Мать Улиц, как я – как должен верить я, потому что для меня это не религия. Это семья.

В глубине города исчезнувшие было гудки автомобилей, грохот поездов и отдаленные крики на мгновение усилились.

Сердце Бет сжалось, но она должна была это сказать.

– Я верю в нее, Филиус, но не знаю, нравится ли мне то, во что я верю.

Фил уставился в землю. Девушка не могла понять, то ли ему стыдно, то ли он сердится. Затем, подхватив копье, он встал.

– Пойдем.

Бет запихнула мелки обратно в рюкзак.

– Куда теперь?

Он был уже в устье переулка, вырисовываясь на фоне неоновой вывески пиццерии.

– Хочу показать тебе, с чем мы имеем дело.

Улица была пуста. Черные пробелы зияли в таунхаусах там, где должны были быть окна. Сотню ярдов позади, на Вулвич-роуд мигало и шумело движение, не достигавшее этих тротуаров. Бет прочитала знак: «Херрингбоунуэй». Создавалось впечатление, что Лондон позабыл об улице – своей отверженной изгнаннице. Фил вышагивал перед Бет, ведя ее опасным маршрутом, крадучись на цыпочках, словно ночной акробат, по кирпичным виадукам. Осмелев, даже прокрался прямо по тени одного из так пугавших его кранов.

Парень рисовался; это было очевидно. Она и сама была не без греха, и потому быстро его раскусила. Фил был, как ребенок, крадущийся к дому с привидениями. Все в нем кричало: Видишь? Я не боюсь! Вовсе нет, и обратного тебе не доказать.

Но если парень позерствовал, то что же делала она, неуклюже карабкаясь по мокрым от дождя водосточным трубам, словно мысль о возможности в щепки переломать кости даже не приходила ей в голову?

– Эй! – донесся до нее голос. – Здесь.