Сара Шепард - Милые обманщицы. Идеальные

– Давай, я помогу. – Ария взяла у матери часть поклажи. Они вместе прошли на кухню, выгрузили сумки на рабочий стол и начали распаковывать.

– Как прошел день? – пробормотала Элла.

И тут Ария вспомнила.

– О боже, ты ни за что не догадаешься, что я сделала! – воскликнула она, чувствуя прилив головокружения. Элла покосилась на нее, откладывая в сторону органическое арахисовое масло. – Я поехала в Холлис. Потому что искала… ну, ты понимаешь. Ее. – Ария не хотела произносить имя Мередит. – Она вела урок живописи, так я забежала в класс, схватила кисть и нарисовала алую букву «А» у нее на груди. Помнишь героиню «Алой буквы»? Это было потрясающе.

Элла застыла в обнимку с пакетом пасты из цельной пшеницы. Казалось, ее сейчас стошнит.

– Она даже не поняла, что произошло! – взахлеб продолжала Ария. – И тогда я сказала: «Теперь все будут знать, что ты сделала». – Она усмехнулась и развела руки в стороны. Та-да-да-даа!

Элла вращала глазами, пытаясь переварить услышанное.

– Ты хоть понимаешь, что Эстер Прин заслуживает сочувствия ?

Ария нахмурилась. Она прочитала пока лишь восемь страниц.

– Я сделала это ради тебя, – тихо сказала она. – Я отомстила.

– Отомстила? – У Эллы дрогнул голос. – Спасибо. До сих пор я выглядела достойно. Как будто вполне справляюсь со всем этим, хотя мне действительно очень тяжело. Неужели до тебя не доходит, что ты сделала из нее… мученицу?

Ария шагнула к матери. Она как-то не подумала об этом.

– Прости…

Элла привалилась к столу, и ее сотрясли рыдания. Ария словно приросла к полу. Ей казалось, что конечности запеклись, как полимерная глина «Скалпи», и стали совершенно бесполезными. Она и представить себе не могла, что переживает мама, и, выходит, своей самодеятельностью лишь усугубила ее страдания.

За окном колибри приземлилась на реплику китового пениса, купленную Майком в фаллическом музее Рейкьявика. В любых других обстоятельствах Ария непременно обратила бы на это внимание мамы – колибри были редкостью в этих краях, особенно те, что садились на китовый пенис, – но только не сегодня.

– Я сейчас даже видеть тебя не хочу, – вымолвила наконец Элла.

Ария прижала руку к груди, как будто мать пронзила ее одним из своих ножей «Вюстхоф».

– Прости. Я хотела, чтобы Мередит заплатила за то, что она сделала. – Когда Элла не ответила, чувство горечи и досады накрыло Арию жгучей болью. – Может, мне на время уйти из дома, раз ты не можешь меня видеть?

Она сделала паузу, ожидая, что Элла встрепенется: «Нет, я не то хотела сказать». Но Элла молчала.

– Да, наверное, так будет лучше, – после небольшой паузы согласилась она.

– О. – Ария опустила плечи, подбородок предательски задрожал. – Тогда я… завтра не приду домой после школы. – Она понятия не имела, куда ей податься, но сейчас это не имело значения. Главное – сделать маму счастливой.

Во вторник днем, пока ее одноклассники обедали в столовой, Спенсер сидела во главе стола заседаний в комнате редколлегии, где шла подготовка ежегодного школьного альбома, в окружении восьми мигающих компьютеров «Мак Джи 5», нескольких длиннофокусных камер «Никон», шести активисток из девятого и десятого классов и еще одного ботана, женоподобного мальчишки-девятиклассника.

Она постучала пальцами по обложкам школьных альбомов последних выпусков. Каждый год альбомы выходили под названием «Мул», рожденным какой-то сомнительной кулуарной шуткой 1920-х годов, о которой уже не помнили даже самые старые выпускники.

– Думаю, в «Муле» этого года мы попробуем представить срез жизни роузвудских школьников, показать, какие они на самом деле.

Члены редколлегии старательно записали тезис « срез жизни» в своих тетрадках.

– Можно провести блиц-опрос школьников по случайной выборке, – продолжала Спенсер. – Или расспросить, какие любимые песни закачаны у них на айпод, а потом опубликовать эти плейлисты рядом с их фотографиями. Кстати, а что у нас с «натюрмортами»? – На последнем заседании у них возникла идея попросить пару ребят опустошить рюкзаки, чтобы документально засвидетельствовать, что носят роузвудские школьники в своих сумках.

– У меня получились классные фотографии содержимого футбольного рюкзака Бретта Уивера и сумочки Моны Вондервол, – сказала Бренна Ричардсон.

– Отлично, – похвалила ее Спенсер. – Продолжай в том же духе.

Спенсер захлопнула журнал в ярко-зеленом кожаном переплете и отпустила своих сотрудников. Как только они ушли, она схватила черную матерчатую сумку от «Кейт Спэйд» и достала мобильник.

Вот оно. Сообщение от «Э». А она все надеялась, что этого больше не повторится.

Убирая телефон обратно в сумку, она нащупала что-то шершавое во внутреннем кармашке: визитка офицера Вилдена. Он не первый полицейский, кто расспрашивал Спенсер о той ночи, когда пропала Элисон, зато единственный из всех, в чьем голосе звучала… подозрительность.

Воспоминания о той ночи оставались кристально чистыми и в то же время невероятно сумбурными. Она помнила, что ее переполняли эмоции: радостное возбуждение от того, что удалось заполучить амбар для посиделок с ночевкой; досада от встречи с Мелиссой; головокружение в присутствии Йена. Их поцелуй случился за пару недель до этого. Но потом Эли начала петь дифирамбы Мелиссе и Йену как самой красивой паре, и Спенсер снова затрясло. Эли уже пригрозила рассказать Мелиссе о тайном поцелуе.

Когда Йен и Мелисса ушли, Эли пыталась устроить сеанс гипноза, и они со Спенсер повздорили. Эли сбежала, Спенсер погналась за ней, а потом… ничего. Но о чем она никогда не говорила копам – так же, как своим родным или подругам, – так это о том, что иногда, размышляя о той ночи, ей казалось, что в памяти возникает черная дыра. Как будто что-то случилось, а она никак не может вспомнить.

Внезапное видение промелькнуло перед глазами Спенсер. Эли гадко смеется и отворачивается.

Спенсер остановилась посреди многолюдного школьного коридора, и кто-то влетел прямо ей в спину.

– Так и будешь стоять столбом? – заскулил сзади девичий голос. – Некоторым надо успеть в класс.

Спенсер осторожно шагнула вперед. Что бы она ни вспомнила, эта картинка так же быстро исчезла, но для нее обернулась настоящим землетрясением. Девушка огляделась вокруг, ожидая увидеть осколки стекла и разбегающуюся толпу – наверняка весь мир ощутил подземные толчки, – но ничего как будто не изменилось. В нескольких шагах от нее в раздевалке Наоми Зиглер изучала свое отражение в зеркальце шкафа. Двое девятиклассников у доски «Учитель года» смеялись над улыбающимся с фотографии мистером Крафтом, которому пририсовали сатанинскую бородку и рога. Окна, выходившие во двор, не треснули, не упала ни одна из ваз в выставочной витрине гончарной мастерской. Что же за видение посетило Спенсер? Почему она почувствовала такую… неустойчивость? Словно земля качнулась под ногами?