Макс Фрай - Сказки старого Вильнюса III

Поэтому мы заварили хозяйский зеленый чай, вынесли табуреты на крошечный балкон и сидим тут с видом на Ратушную площадь в компании счастливых мокрых цветов и ночных бабочек, которые летят и летят на огоньки наших сигарет, как околдованные.

– Пожалуй, оставим машину здесь, – говорит Аль, припарковавшись в переулке, узком, как лезвие, под единственным на всю округу бледным лиловым фонарем. – Если ты не против.

– Это и есть центр города? – изумленно спрашивает Саша.

– Самый что ни на есть центр. Не верится? Мне тоже. Меж тем, скажем, до Ратушной площади отсюда минут десять неспешным шагом. Можно было проехать еще немного и остановиться прямо там, но мне кажется, пешком гораздо интереснее. Ты же здесь в первый раз. Темные переулки будят воображение, чего не разглядишь, поневоле досочинишь, и любой город в половине третьего ночи окажется таким, каким ты его представишь… Но ты точно не устала? Потому что мы еще возле машины, и пеший поход можно отменить.

– Точно не устала. Не надо ничего отменять. Да здравствуют темные переулки, смутные силуэты и прочая прекрасная неопределенность. Уж я сейчас навоображаю!

– Давай-давай. Ни в чем себе не отказывай.

– Например, вон тот дом, – Саша машет рукой в сторону темного четырехэтажного здания с единственным светящимся чердачным окном. – Сейчас не видно, но на самом деле он изумрудно-зеленый. А соседний – оранжевый. И вместе они выглядят так красиво, что некоторые прохожие каждый день специально делают крюк, сворачивают сюда, чтобы лишний раз ими полюбоваться. А во дворе вон за тем забором, предположим, живет скульптор. Очень талантливый, но пока неизвестный. И там весь двор заставлен его работами, их просто больше некуда девать. Отличные штуки! Такие, знаешь, химеры, слепленные из чего попало на основе старых манекенов – дурацкие и невероятные. Туда бы давно экскурсии ходили, да никто не знает. Это же специально через забор заглядывать надо, а калитка всегда заперта.

– Ничего себе. Теперь я хочу на это посмотреть.

– Да я и сама хочу. Но темно же. Так что придется нам вернуться сюда завтра днем, – смеется Саша. – А вдруг там и правда полный двор химер?

– Я в этом до такой степени не сомневаюсь, что даже камеру прихвачу, чтобы не кусать потом локти, пытаясь сфотографировать их зажигалкой. А ты давай, рассказывай дальше. Что еще сокрыто у нас во тьме?

– Дофига всего тут у вас сокрыто. Даже не ожидала. Например, среди обычных булыжников на мостовой попадаются зеркальные. Сейчас, конечно, не разглядеть, только днем, когда в них отражается небо. А под стенами крепости, конечно же, зарыт клад. Только не золото и сапфиры, как думают все. Знаешь, что там спрятано? Хорошая погода! Если в один прекрасный день найдется мудрец и герой, способный найти сокровище и выпустить его на волю, у вас навек установится лучшая в мире погода, плюс двадцать два градуса круглый год. С ночными туманами, пасмурными утрами и солнечными закатами. И градообразующим предприятием Вильнюса сделается филиал рая для особо заслуженных праведников. Представляешь, сколько сразу появится новых рабочих мест? Были бы у тебя дети, сказала бы: учи их играть на арфе и витать в облаках, верный кусок хлеба в свете грядущих перспектив… Так, что тут у нас еще? Ага, например, ворота на той стороне. Знаешь, почему они заляпаны краской? Каждый вечер сюда приходит красивая старуха с волосами, выкрашенными в зеленый цвет, и рисует на воротах птицу. Каждое утро на рассвете птица улетает. Вечером художница снова приходит, видит, что рисунка нет, вздыхает и рисует еще одну. Она уже много лет собирается остаться до утра и проследить, куда деваются птицы, но ближе к делу начинает зевать и, махнув на все рукой, идет домой спать. А встать пораньше ей тем более не удается. Даже зимой, когда светает совсем поздно.

– Наш, стало быть, человек.

– Еще бы! А вот видишь вооон тот храм? Он только с виду обычный, как все вокруг. А на самом деле там окопалась такая развеселая секта. То есть, даже не секта, просто теплая компания с… эээ… активной языческой позицией. Раз в год, в самый короткий зимний день, они поклоняются солнцу, в самый длинный летний день – тьме, а все остальное время – луне. Бескорыстно, исключительно ради ее удовольствия. В смысле, ничего для себя не выпрашивают. Просто считают, что луна переменчива, не уверена в себе и, следовательно, нуждается в регулярном поклонении как никто другой.

– Кстати, это костел Божией Матери Утешения, давным-давно не действующий. А значит, твориться там действительно может все что угодно.

– Ну и вот! Кстати, сегодня новолуние, а значит там обязательно должно происходить что-нибудь интересное. Представляешь, сколько поклонения необходимо луне в тот момент, когда ее как бы нет вовсе?

– Могу вообразить. Будь я божеством, которого нет, моим адептам пришлось бы здорово потрудиться, чтобы хоть немного поднять мне настроение.

– Давай пойдем мимо него, ладно? Вдруг они там, к примеру, поют? Что-нибудь утешительное. Или даже специальное новолунное заклинание, от которого то, чего нет, незамедлительно становится сущим. Это же по дороге?

– Конечно. Как раз по Савичяус и выйдем на Ратушную Площадь.

– Слушай, как же это прекрасно звучит – «Ратушная площадь»! Сразу что-то праздничное и сказочное представляется. Хотя теоретически я знаю, что ратуша – это просто скучная городская канцелярия. А все равно кажется, что там должна быть ярмарка, музыка, смех, пиво, лимонад, жареное мясо и леденцы из жженого сахара. И посреди площади обязательно карусель – знаешь, такая дурацкая, из детства, с разноцветными лошадками и драконами…

– С драконами? Хорошее у тебя было детство. Лично мне приходилось довольствоваться одними лошадками.

– Мне тоже. Просто я сперва представляла, что некоторые из лошадок все-таки драконы, а потом садилась на одну из них. И каталась на драконе, мало ли, что больше никто его не видел. Я-то знала!

– Отличный рецепт.

– Не то слово. Я до сих пор им пользуюсь. Например, вот прямо сейчас.

– Ну да, – улыбается Аль. – Конечно.

Дойду до Ратушной площади, а уже оттуда домой, – думает Анна. – Какой-нибудь другой интересной дорогой. Гораздо лучше, чем сейчас разворачиваться и идти назад. Да и не хочу я ни в какое «назад». Ночь такая теплая, сладкая, такая шелковая нынче ночь, возможно, это и есть лучшая летняя ночь в моей жизни, идеальная, как на заказ, а я, дура, совершенно не готова, не знаю, как распорядиться таким богатством, что делать, чтобы все это оказалось не зря? Вернуться домой и лечь спать у открытого окна? Приятно, но непростительно мало. И как же было бы хорошо, если бы город вдруг взял и вырос, и возвращаться пришлось бы долго-долго, с каждым шагом все глубже увязая в ласковой этой тьме, ощущая на губах леденцовую сладость фонарного света, брести медленно, как плыть, обнявшись…