Людмила Макарова - Оперативный резерв

На перрон в Предуральске он бодро выскочил из поезда одним из первых и остолбенел. Вместо обветшалого здания вокзала с покосившейся башенкой сверкало стеклопакетами современное здание с электронными часами и бегущей рекламной строкой. Вместо сонной толпы, лениво разбредающейся от регионального поезда, в которой раньше любого студента или командировочного было видно за версту, по перрону несся энергичный людской поток. Таксисты на привокзальной площади наперебой подбегали, зазывали и сулили небывалые скидки. Никита протер глаза. Нет, не Москва, конечно. И одеты люди проще, и толпа много реже, и говор не столичный, но темп жизни его поразил.

Последний раз Сурнин был в родном городе зимой пять лет назад – на похоронах отца. После всех траурных мероприятий Никита за бесценок продал квартиру, забрал мать с собой, и, сложившись, они купили ей однушку в ближнем Подмосковье. В Дозоре Никита тогда уже не работал и перебивался случайными заработками, но он выкрутился. Не захотел оставлять одинокую пожилую женщину в медленно умирающем городе, где все замерло в стылой безнадежности с тех пор, как в середине девяностых окончательно развалился производственный комбинат «Предуральская сталь».

Городок и в лучшие годы не блистал архитектурными изысками и культурными мероприятиями. И как бы Никите ни прививали в школе любовь к малой родине, он, сколько себя помнил, мечтал вырваться из медвежьих объятий пьющей провинции с ее мелочными склоками, бесконечными пересудами и чинопочитанием, возведенным в абсолют.

Говорят, очень многое в судьбе Иного зависит от того, в каком настроении он первый раз вошел в Сумрак. В день, когда Никиту заметил на улице сотрудник Ночного Дозора, Сурнин получил студенческий билет и лучился счастьем. У него все получилось, он поступил в институт, вырвался из болота, весь мир на ладони, впереди целая жизнь… Конечно, вчерашний абитуриент охотно согласился на странный разговор и захватывающий эксперимент, суливший невероятные возможности. Если бы его инициировали в родном городе за год-другой до отъезда, он выбрал бы сторону Тьмы.

Позволив подскочившему таксисту усадить себя на переднее сиденье, Никита удивленно таращился на родной город и не узнавал его. От того Предуральска, который он помнил, осталась только грязь на газонах и отвратительные дороги. Городок словно разом стряхнул с себя оцепенение, в котором пребывал чуть ли не с момента основания, и ринулся в пучину прогресса.

В старом сквере теперь возвышался православный храм – нарядный, словно пряничный домик. Чуть дальше над двухэтажным зданием бывшей прачечной вспыхивала в осенней серости неоновая реклама ночного клуба «Парадиз». В Привокзальном районе наконец-то снесли аварийные бараки, которые стояли тут с прошлого века, заодно с ними сровняли с землей старинный особняк купца Баранникова, считавшийся местным памятником архитектуры, но так ничего и не построили. На образовавшемся пустыре торчала вышка сотовой связи, а вокруг, попирая основы безопасности и здравого смысла, раскинулись пестрые торговые палатки.

Люди бегали, машины гудели – между ними сновали попрошайки, везде что-то лихорадочно продавалось, строилось или интенсивно растаскивалось. В центре города, пока машина стояла на светофоре, Никита долго изучал вывески «Бутик», «Ярмарка сельхозпроизводителей» и «Галерея современного искусства» на здании бывшего заводского Дома культуры. И насчитал по дороге не меньше десятка салончиков мобильной связи.

Это в городе, где еще недавно сушилось белье во дворах, соседки разговаривали, перекрикиваясь с балконов, в обед пахло щами, к концу лета – свежесваренным вареньем, а самыми страшными ругательствами считались «больно умный», «больно шустрый» и «все не как у людей», поскольку традиционные крепкие выражения давно затерлись от частого использования.

Никита поймал ускользающую тень от ресниц и всмотрелся в Сумрак. Нет, ничего подозрительного. Даже Иных нет в радиусе нескольких километров.

– У нас тут что, производственный комбинат заработал? – озадаченно спросил Сурнин у таксиста, лавирующего между рытвинами.

– Да не, с чего ему работать-то, – отозвался словоохотливый дядька, – его уже который год банкротят, все допиливают. Вроде нынче закончить должны и перепродать. На вторую площадку иногда оборонку подкидывают, так и то там народ больше в ЧАО сидит, чем работает.

– А чего тогда… – начал Никита и замолчал, не зная, что спросить.

– Дык чего – двадцать первый век на дворе! – заявил таксист и яростно крутанул баранку.

– И впрямь, – согласился Никита, оглядывая балконы старых хрущевок, утыканные спутниковыми тарелками. – А как вообще? – глубокомысленно спросил он.

– Да нормально, движемся к прогрессу помаленьку. На центральную площадь у мэрии новый асфальт положили, а плитку сняли. Ее, говорят, «Жилхозстрой» себе в контору вывез – двор выкладывать и дачу начальнику отделывать. Овощебазу, опять же, на поселке закрыли – в Запрудье открыли. Первые два месяца вообще нормальные цены были, сам там закупался. Картошка только нынче не уродилась, проволочник сожрал. У меня братан с женой десять соток засадили, не знают теперь, чего делать.

– Вон оно что, – сказал Никита и замолчал совсем.

Подготовленная тетка встретила его как дорогого гостя. Хорошо быть Иным. Первый раз в жизни Никита, звонко чокнувшись с тетей Зиной, от души маханул с ней водки. Никогда он так с отцовскими сестрами не ладил! Да и мать, которая приехала в Предуральск по распределению, – не особенно. Та самая Зинаида, которая сейчас потчевала племянника жареной картошкой с грибами, водочкой и соленьями, маму его отнюдь не жаловала, считая пришлой бесприданницей. И Никита очень хорошо помнил, как она на правах старшей подсаживалась к матери на каком-нибудь семейном празднике и подозрительно, с нажимом спрашивала: «А чего это у тебя Михаил не пьет-то? Чего мужика держишь? Смотри, дожмешь – другую найдет, детишек нарожает. Мишаня-то у нас о-го-го». Никак в головах у родственничков не укладывалось, что мужика можно не держать, а любить, и что ребенок в семье может быть один.

Оставив в покое разомлевшую тетку, остаток вечера Никита бродил по улицам, не зная, с чего начать. К ночи Предуральск помрачнел и отсырел. По улицам гулял резкий пронизывающий ветер, под ногами хлюпала грязь. Город стал похож на размалеванный рекламный щит, который спешно устанавливали в рытвину посреди дороги. Нездоровое возбуждение, в котором он пребывал днем, чуть поугасло, но никуда не делось. В дрожащем свете редких уличных фонарей полицейские гонялись за бандитами и, наоборот, в промозглой темнотище окраин с гиканьем носились шальные дворовые компании. В центре работало сразу три круглосуточных супермаркета, из подвала орала рок-музыка, из машин – радио «Шансон», а из чьих-то окон самозабвенно выл Стас Михайлов. И посреди всего этого, не замечая ни холодного ветра, ни грязи, ни странной суеты вокруг, на центральной площади целовались влюбленные парочки.