Андрей Посняков - Семейное дело

— Неужели сом?! — ахнул Михалыч.

— Сом не сом… — Иваныч нахмурился. — Чего стоите, раззявы? Помогните-ка!

Прихватив палки — оглоушить рыбину! — мужички проворно бросились в воду, правда, в глубину не пошли, встали у самого омутка, наготове.

В тёмно-коричневой железистой воде явно что-то было, не сом, так наверняка щука, и щука увесистая, килограммов на десять!

— Тащи, тащи, Фёдор Иваныч, тащи! Осторожнее!

— Подсекай, подсекай! Оп-па!!!

Что-то выскользнуло из глубины неожиданно легко, так, что счастливый рыбак едва не завалился на спину. Не завалился — вытянул, глянул… и изумлённо выругался:

— Вот те в бога душу ма-а-ать!!!

Улов оказался не сомом и не старой увесистой щукой, а мёртвым телом, щуплым и белым. И недавним, поскольку рыба ещё не обглодала лицо.

Михалыча стошнило. Петрович перекрестился, потом выругался, а потом, подчиняясь приказу Иваныча, воткнул в дно палку, чтобы тело не унесло в воду.

А сам Иваныч склонился и прищурился, глядя на две ранки на шее утопленника:

— Эвон, какие… Змея укусила, что ль?

— Да где ты таких змей-то видал? — осведомился Петрович, покосившись на ещё маявшегося тошнотой Михалыча. — Видать, рыбина…

— Может, и так. — Иваныч тоже перекрестился и достал телефон. — Участкового надо звать, вот что!

Она была красива?

Кто-то восхищённо скажет: «Очень!», кто-то помнётся и потянет: «Да, но…», но никто — никто! — не посмел бы назвать Эльвиру некрасивой. Разве что своеобразной.

Её немного портил нос, выросший чуть больше, чем следовало, но всё остальное было выше всяких похвал. Высокие скулы, большие зелёные глаза, в которых всегда горел огонь, пухлые губы, кудрявые светлые волосы и точёная, восхитительных форм фигурка.

Эльвира не просто привлекала внимание — она завораживала. Без всякого волшебства, исключительно внешностью, притягательной энергетикой, но… Но при желании девушка могла использовать и пару-тройку запрещённых приёмов, поскольку сила её значительно превосходила возможности обыкновенных людей. Но эту силу требовалось время от времени подпитывать…

— Какой же выбрать? — Вопрос был риторическим, поскольку стоящие перед девушкой серебряные кувшинчики — маленькие, дюйма три в высоту, не больше, — выглядели абсолютно одинаково, не отличаясь один от другого ни внешним видом, ни наполнением. — Эники, беники, ели вареники…

Закончив считалку, Эльвира взяла выбранный кувшинчик, чуть погрела его в руках, улыбаясь и думая о чём-то приятном, затем аккуратно подцепила ногтем крышечку, опустила на горлышко кувшина ладонь и закрыла глаза, с удовольствием принимая тёплую волну силы. Впитывая магическую энергию, поднимающую её высоко над толпой, над серым стадом челов, лишённых возможности прикоснуться к истинному волшебству.

— Хорошо…

Последняя капля силы проникла в ведьму, кувшинчик опустел, поток чарующего тепла иссяк, однако никакой грусти по этому поводу не появилось. Содержимое серебряного контейнера не растворилось без следа, а стало частью девушки, наполнило её бурлящей энергией, отголоски которой виднелись в горящих глазах.

Магия держала Эльвиру в восхитительном тонусе, раскрашивая жизнь сладкими красками.

— Пётр, я тебя слышу.

— Но не видишь.

— Захочу — увижу.

Мужчина тихонько рассмеялся.

Он появился бесшумно, как тень. Вышел на террасу с явной целью напугать сидящую в шезлонге девушку, но не преуспел. И не особенно расстроился.

— Искупаемся?

— Не хочу.

— Вина? — Он явился не с пустыми руками, принёс два бокала терпкого красного, и Эльвира кивнула:

— С удовольствием.

И сделала маленький глоток… Но только после крепкого поцелуя, которым Пётр сопроводил передачу бокала.

— Хорошо…

Арендованный ими дом находился милях в десяти от Озёрска и стоял на самом берегу Тёмного озера, так, что терраса могла служить и пирсом. Дом располагался на отшибе, между густым лесом и водой, и это отпугивало многих потенциальных обитателей, но Эльвира и Пётр были не из робкого десятка.

И ценили уединение.

И сами могли напугать кого угодно.

— Я чувствую запах крови, — заметила девушка, вновь пригубив красное.

— Нет, — улыбнулся Пётр.

— Да.

— Нет.

— Да.

— Да, — сдался он, признав поражение в шутливом противостоянии. — Да.

— Не надо стыдиться своих поступков, — мягко произнесла Эльвира. — Я ведь не стыжусь.

— Я тоже.

— Тогда почему ты лгал?

— Ты не одобрила бы, — вздохнул вампир.

— Куда ты дел упаковку?

Она строго следила за тем, чтобы Бруджа не забывал об осторожности.

— Бросил в воду.

— Ну и правильно. — Девушка поставила бокал рядом с контейнерами и соблазнительно потянулась: — Теперь поцелуй меня.

— Я прекрасно понимаю твои опасения, Эля, — прошептал Пётр, охотно исполнив приказ. Поцелуй получился нежным, но не страстным — вампир не любил торопиться. — Этот шас…

— Мы его ждали, — пожала плечами девушка, ласково проведя пальцами по холодной щеке любовника. — Шасы помнят о каждой монетке, до которой не добрались, и всегда возвращаются.

— Верно… — Бруджа накрутил на палец длинный локон любимой. — Но почему он поселился в городе?

— Шасы любят комфорт.

— Или Кумар не верит, что тайник находится в усадьбе.

— Если бы не верил — не занялся бы перестройкой.

— Тоже правильно… — Рассуждения девушки выглядели весьма убедительно, однако уставший от неудач Пётр был полон сомнений: — И всё-таки меня смущает то, что Кумар выбрал город.

— Шас не помешает, — улыбнулась Эльвира. Её прикосновения становились всё более и более игривыми. — Мелкий торгаш…

— Может, убьём его? — Бруджа провёл холодными пальцами по плоскому животу девушки и прищурился на появившиеся мурашки.

— И тем привлечём навов? — Эльвира привстала, и её губы оказались у лица вампира. — Нет, любимый, давай обойдёмся без тёмных.

— Давай… — прошептал он, отвечая на поцелуй. На этот раз — страстный. — Давай…

Озёрский уезд, 1920 год, август

Выйдя на балкон, графиня машинально, привычным жестом погладила руками перила — старые и такие родные, напоминающие о том, что, увы, безвозвратно ушло. Ещё лет шесть назад здесь, на балконе, слуги по традиции подавали «пятичасовый чай» — муж, Александр Николаевич, блестящий офицер и аристократ, питал привязанность к «англичанству», обожая всякие «файв-о-клоки» и прочие приметы чужого Альбиона.

Как хорошо было тогда!

Как весело, как славно. Как пили чай, приглашали гостей — соседских помещиков или кого из города: Ивана Ильича Бобруйского, председателя правления местного отделения столичного банка, с супругой, мирового судью Иванова, молодого земского врача Дормидонтова, полицейского начальника Трутнева… да всех не перечесть. А как мужчины любили спорить! Соберутся вечерком за картами, и пошло-поехало. Что только не обсуждали: от Кромвеля до денежной реформы Витте, от князя Владимира до последнего заседания Государственной Думы и гнусных выходок так называемых «революционеров», всяких там эсэров, эсдеков и прочей чумы, каковую в благословенные времена никто из собравшихся особо за угрозу не почитал — курьёз, не более. Хотя не так уж и давно отгремела погромами смута — с расстрелами демонстраций, с баррикадами в Петербурге и Москве, с забастовками, вылившимися во Всероссийскую стачку. Но тогда обошлось, Бог миловал. Из неудобств — какое-то время не ходили поезда. Что же касается местных мужичков, то они тогда бунтовали не шибко, покричали разок да разошлись, видать, не нашлось горлопанов-главарей. Правда, это Озёрским повезло, а вот пару усадеб всё ж таки сожгли… но соседи потом отстроились, зажили не хуже прежнего.