Дин Кунц - Город (сборник)

Амалия очаровательно покраснела.

– Я не талантливая, Малколм, просто люблю язык, доверху наполнена словами, и есть у меня умение приставлять их друг к дружке. Но я не уверена, что мне следует ехать. Может, сначала лучше найти работу. Подождать несколько лет. Деньги на карманные расходы в стипендию не входят.

Малколм скривился.

– Будут у тебя карманные деньги. Пусть наш старик не хочет, чтобы ты училась в колледже, но все равно поделится с тобой какой-нибудь мелочью. И я тебя знаю. Найдешь работу на неполный день и все равно будешь получать одни пятерки.

Он отделил от макаронного салата все кусочки черных оливок, и не потому, что не любил их. Просто сначала съел макароны, а только потом – оливки.

– Почему твой отец не хочет, чтобы ты поехала учиться в колледж? – спросил я.

– Речь не о том, что он не хочет отпускать меня учиться в колледж, чтобы я стала писательницей. Просто он страшится того дня, когда уедет и Малколм. Тогда в доме останутся они двое и попугай, и это будет ад.

– Ему не нравится, что ты продолжишь образование, – гнул свое Малколм, – потому что ты уже превзошла его. Цитирую: «Померанцам не нужен колледж, они никогда в нем не учились, мы не водили дел с высоколобыми». – Малколм повернулся ко мне, и в его увеличенных линзами глазах я прочитал страх: он боялся, что его сестра откажется от стипендии. – Она не хочет ехать в университет и оставлять меня с ними, потому что я уже социальный изгой.

– Никакой ты не социальный изгой, Малколм, – Амалия покачала головой. – Да, ты неуклюжий, но это пройдет.

– Я – неуклюжий социальный изгой и горжусь этим. Если в сентябре ты не уедешь в колледж, это будет моя вина, целиком моя, и я не смогу с этим жить, и я вышибу себе мозги.

– Ты не вышибешь себе мозги, маленький братец. Ты падаешь в обморок при виде крови, и у тебя нет оружия.

– Оружие я раздобуду и умру до того, как эту самую кровь увижу. Так что тебе лучше уехать в колледж.

Я попытался помочь.

– Он уже не будет социальным изгоем после того, как я с ним поработаю, Амалия. И здесь живут дедушка Тедди и моя мама, а для них он всегда желанный гость.

Покончив с пудингом, мы так и не вернулись к музыке. Говорили, пока прибирались на кухне, потом сели за стол и снова говорили, а время летело очень быстро.

И одно, из сказанного Амалией о Малколме, мне не забыть никогда:

Он думает, что музыка в нем лишь благодаря моему присутствию рядом, поскольку он всегда видел меня с кларнетом в руках, но это неправда. Музыка, которую я играю, обусловлена железной решимостью и многочасовыми занятиями, и она – наперсток слюны в сравнении с океаном врожденного таланта Малколма. Ты слышал, как я играю, Иона. Моего мастерства вполне хватит для оркестра, выступающего на танцах в доме ветеранов зарубежных войн или даже в Лосином зале, но у Малколма, как, впрочем, и у тебя, настоящий талант, и он поднимется на самую вершину. Папу и маму музыка интересует не больше чемпионатов по шахматам, поэтому Малколм не верит, что каким-то образом его музыка доходит до их сердец, но она доходит, так же как доходят слова моих рассказов.

– Теперь ее лаймово-зеленые глаза смотрели на брата. – Без меня никто не будет поддерживать тебя и твою музыку. Вдруг я вернусь на Рождество и увижу, что ты забросил саксофон и завел себе попугая?

– Если ты не уедешь в сентябре в колледж, я вышибу себе мозги, – повторил Малколм.

– Даже если бы ты смог это сделать, где двенадцатилетний пацан добудет оружие?

– В таком городе, как наш, полно плохишей и нет недостатка в дегенератах, которые продадут ребенку что угодно.

– И ты знаешь многих этих дегенератов, так?

– Я их ищу, – ответил Малколм.

Они взяли в руки инструменты, чтобы уйти домой, около четырех часов, но мне не хотелось, чтобы они уходили. Я не хотел, чтобы уходила Амалия. И в равной степени не хотел, чтобы уходил Малколм.

Стоял на крыльце, наблюдая, как они пересекают улицу. Когда впервые увидел Амалию, подумал, что она симпатичная, но не красавица. Теперь не сомневался, что она суперкрасивая. Корил себя за то, что из-за одежды сравнил ее с Джиджет, пусть и не сказал об этом вслух, потому что теперь видел, с каким вкусом она одета. В сине-белой полосатой блузке и белых клешах с красным ремнем выглядела она замечательно. Иногда девушка может не обладать классическими лицом и фигурой, но одевается с таким вкусом, что, глядя на нее, ты не заметишь и дюжины красавиц, которые пройдут мимо обнаженными. Такой и была Амалия. А еще умной. И веселой. И заботливой.

Я влюбился. Само собой, в мои десять лет речь не могла идти о романтической любви. Я не начал откладывать деньги на обручальное кольцо и размышлять об идеальном месте для проведения медового месяца. Я полюбил ее точно так же, как любил дедушку Тедди и мою маму, как мистера Иошиоку. Я говорю о любви чистой и платонической, но такой сильной, что мне хотелось стать хозяином этого мира и положить его к ее ногам.

Тем временем в Чарльстоне, штат Иллинойс, Сецуко Нозава доказала, что слова у нее не расходятся с делом. Собственно, она сама так заинтересовалась расследованием, что не только доложила о результатах по телефону, но и написала мистеру Тамазаки из «Дейли ньюс» подробный отчет, который отослала по почте, и мне он оказался весьма полезным при восстановлении в памяти тех событий. Среди прочего, миссис Нозава посещала писательский семинар в университете, надеясь, что когда-нибудь сумеет написать книгу о годах, проведенных в лагере для перемещенных лиц, и она подумала, что составление этого отчета послужит ей хорошей практикой.

В компании своей собаки, Тосиро Мифунэ (названной в честь японского актера), она поехала на ярко-красном «Кадиллаке-Эльдорадо» в соседний город Мэттон. Будучи женщиной миниатюрной, ей приходилось класть на сиденье надувную подушку, чтобы возвышаться над рулем. Тосиро Мифунэ, большому шоколадному лабрадору-ретриверу, никакой подушки не требовалось.

В военной академии она припарковалась позади здания библиотеки кампуса, оставила оба левых окна открытыми, чтобы собака не перегрелась в жаркий июльский день. Она слышала всякие истории о студентах-хулиганах, но не боялась, что у кого-то из них возникнет идея проехаться на «Кадиллаке». Тосиро Мифунэ мягкостью характера не отличался от других собак этой породы, но миссис Нозава научила его рычать на манер разъяренного самурая и скалить огромные зубы, если кто-то пытался подойти к «Эльдорадо». Она знала, каких усилий воли это требует от ее пса: он предпочел бы не пугать людей, а лизать им руки. Но по возвращении она собиралась наградить его добрым словом и двумя печеньями.

Не так уж много студентов – кадетов, как называл их библиотекарь – находились в зале, когда миссис Нозава подошла к главной стойке. Несмотря на не самые приятные воспоминания о войне, она не боялась людей в форме, но ее тревожил вид тринадцатилетних мальчишек, одетых, как настоящие солдаты. Она сказала библиотекарю, мистеру Теодору Кеклу, что один из выпускников академии несколькими годами раньше оказал ей и ее мужу неоценимую услугу, и она всегда сожалела о том, что недостаточно отблагодарила юношу. Поэтому у нее возникло желание найти его теперь и выразить свою искреннюю благодарность.