Алексей Вилков - Infernal

– Не знаю, – промычал я, – а мне за что?

– Верно, – вздохнул Николай Николаевич. – Грязно здесь! Ты как его застал-то?

Я принялся объяснять, придумав басню, что возвращался с противоположного конца и услышал шум. Думал, что чудится, и топал напролом по тропе, а там и возник мужик перед трупом, а дальше я передал все подробности, не привирая своего подвига, которого, по большому счету, не получилось. Не догнал урода, позволил сбежать, но от лопаты увернулся удачно. Иначе сам бы здесь распластался, подобно той женщине, но в одежде.

– Повезло тебе, Герман! Застукал Могилыча и спугнул. Не дал совершить прелюбодеяние! Не повезло ему. Злой он сейчас, ой, как злой. Недовольный… Что делать ему? Снова трупак откапывать?

– Думаете, рискнёт?

– Где уж ему! Обосрался, пока от тебя бежал. Он пугливый, не сунется сюда больше.

– Уверены?

– Не сунется. За другие могилушки не беспокойся. Здесь у него, так сказать, рефлекс не сработал. Осечка, понимаешь, обломился он, и Гитлер капут. Как же нагадил, паскуда? И всё в мою смену! Едрить её в корень!

– Может, прибраться здесь как-то?

– Того? – поднял он ружьё вверх, – утром менты приедут. Оцепят всё. Пробы возьмут, отпечатки. Засветился Могилыч по-крупному. Не верил и не ждал. Не ждёшь лихо, так оно само появляется, и тогда – полный Гитлер капут. Ядрен батон! И всё в мою смену!

– Оставим всё так?

– Да. Если не терпится, приберись. Собери землю. Я тебе фонарь оставлю. Ай, нет, дружок. Так до хаты не доберусь. Я не кошак, чтоб по кладбищам ночью лазить. А если ты с ним за компанию? Может, сам грешен? Арестовать тебя, наручники нацепить и завтра сдать! Пусть менты с тобой разбираются, что ты здесь делал.

– У тебя наручники есть?

– Нет.

– Тогда не арестуешь.

– А пушка?

– Стреляй! Мне всё равно.

– Ай да, парень! Не зря на кладбище припёрся. Не покончить ли с собой пытался? Тянет к мёртвым? Да? Могилыча тоже тянет, но он на тот свет не собирается. Он мёртвыми подзаряжается – такая вот аномалия.

– Откуда ты его знаешь?

– Опосля объясню, – хмуро пробурчал Николаич. – Хреново здесь. С мёртвыми – то общаться всегда хреново! Назад? Мне полагается округу прочесать для проформы. Могилыч может в кустах затаиться. Ох, если поймаем его, в историю войдём.

– Я бы не хотел светиться, – признался я.

Который раз общаться с оперативниками и попадать на полосы газет и выпуски новостей в такой грязной истории – крест на моей карьере и личной жизни.

– Проблемы с законом?

– Повод ни ахти какой.

– Верно. Всё в мою смену! – занудно повторял сторож, покрывая кладбище отборной матерщиной.

Но свои установочные правила он исполнял. Предстояло проверить кладбище и обойти его целиком. Мы двинулись не в направлении моей девочки, а назад, по пути сбежавшего Могилыча, чтоб двигаться по его следу, как настоящие следопыты. Вернулись к воротам и пошли по центральной дороге, прислушиваясь к шорохам. Мне чудилось, что из кустов выпрыгнет следующий могильный подонок и пустится наутёк, а сторож подстрелит его из двустволки, став героем в глазах общественности и покоящихся здесь мертвецов, но антигероем в колонках СМИ. Другие Могилычи не выпрыгивали, а шорохи были слышны. Хором квакали невидимые жабы. На одну квакушу я чуть не наступил, когда пузатая дура перепрыгивала через тропку, преградив путь. Николаич пнул её сапогом, отправив её, как лягушку-путешественницу, полетать до ближайшего репейника. Чего-чего, а репейников в округе хватало.

Николаича не смущало комарьё и колючие травы. Весь в спецодежде, и ни одной щёлочки на его теле не проглядывало. Я же одет по-пижонски и совершено не смотрелся в диких зарослях. Даже жабы провожали меня ошарашенными зенками и насмешливо квакали. Я же не понимал, откуда здесь столько жаб, а Николаич объяснил, что за кладбищем есть глубокое, с трясиной и мутной тиной, болото, откуда и приползают квакуши, устраивая себе романтические свидания, а под утро прыгают обратно в воду метать икру. На глаза Могилыч не попадался, и сторож предположил, что он пал навзничь, прислонившись к траве, и выжидает утра, чтоб втихаря смыться, когда мы оставим его в покое, либо он уже давно ускакал на своих двоих.

Обойдя кладбище вдоль и поперёк, искусанные и сонные, мы вернулись к воротам. Ни одного растерзанного мертвеца по пути не попалось. Николаич выглядел уставшим и сонным.

– Сгинул, паскуда, – прокомментировал он наш поход.

– Куда? – спросил я, размышляя, что кругом гиблые места, и некуда сгинуть. Если только Могилыч сам мертвец и убежал на болото, укрывшись в трясине.

– Мне почём знать, – разочаровал сторож. – Но сюда не сунется. Утром перед начальством отчитываться. Как репутацию кладбища держать? Случай-то экстренный. Позвонить ему придётся. Дай сотовый? Есть?

– Был, – неуверенно произнёс я, проверяя карманы. Телефон смиренно лежал в брюках. – Дать?

– Ладно. Утром позвоним. Ещё думаю, как ему мягче всё изложить. Ситуация пахнет дерьмом.

– Всё в дерьме.

– Правда! И мы с тобой по самые уши.

Вдруг нас осветило огненное зарево. За воротами пылало кострище. Огни пламени возвышались за калитку и грозно трещали.

– Что за..? – прорычал сторож.

– Это где горит?

– Где? Рядом с будкой!

– Машина! Там моя машина!

– Герман! До пожарных, как до ярмарки.

– Моя машина! – орал я и кинулся к воротам, оставив сторожа.

Сзади послышались ругательства и короткие шажки. Ему страшно брести с кладбища одному, но я не оборачивался и нёсся, как угорелый, вперёд. Не добежав до ворот, сокращая путь, я перелез через ограду, окончательно порвав рубаху, и рванул к пламени.

Моя Маздочка объята огнём. Пламя неслось вверх, задевая кроны деревьев, а я прыгал вокруг машины, не зная, что предпринять. От отчаяния схватил длинную ветку и стал долбасить по крыше, пытаясь сбить пламя. Отчаяние нарастало, как взлетал ввысь разгорающийся огонь.

– Уйди! Громыхнёт! – кричал сзади сторож.

Я не верил ему и продолжал тушить сгорающую Маздочку, а ведь она предупреждала меня, а я не верил, но она верно служила и не встала на полпути. Так я терял не только любимую женщину, но и любимую машину.

Прощай, «Mazda 6»!

Подоспевший Николаич оттащил меня в сторону.

– Уйди! Сам спалишься! Шибануть может.

Уже выбросив горящую ветку, я не сопротивлялся ему. Из глаз катились слёзы, и нетерпелось сгореть вместе с машиной, но Николаич крепко держал меня за пояс.

Внутри машины хлопнул бензобак, прибавив гари и пламени.

– Слабо шибануло, – оценил сторож и отпустил меня. – Воля тебе! Порезвись.

Поздно. Куда мне идти резвиться? Машина сгорела.

– Вода?

– На фига?

– Потухнет сама. Собрался в ремонт сдать? Не смеши.

Так же быстро огонь угасал, превратив автомобиль в жестяное капище. Я снова приблизился к ней и вдыхал запах тлеющих шин.