Алексей Вилков - Infernal

Рычаги правосудия всё-таки были приведены в исполнение. Милицейскую банду поймали и показали на всю страну, окрестив «Оборотнями в погонах». Шумная получилась история, а начинал её Николай Полевой. Страна не помнила своих героев. Понял Николаич, что плясал под чужую дудку, но возмездие восторжествовало, пусть уже без него. Рано он тогда рыпался, не чувствуя политической ситуации. Вскоре оборотней посадили. Одно утешение, что пахал Полевой не зря, но в органах не вспоминали его славное имя. Забыли и не реабилитировали. Кто рванёт искать беглого офицера? Тот давно сменил прописку и себя, превратившись в человека без паспорта. Он и не печалился, свыкшись с реальностью – простой, без геройства, но безопасной…

– Не бойся, не выдам тебя, – обещал Полевой, хрустя последним печеньем. – До утра побудешь, а часов в шесть мотай на остановку. Здесь рейсовый «Лиаз» ходит. Или лови попутку. Деньги – то есть?

– Немного, – отвечал я, жалея, что водительская карточка и половина бабла сгорели.

Случайно в кармане рубашки затесался косарь, а в брюках барахтались ключи. Я давно привык носить их в заднем кармане. В машине их оставлять опасно. Даже мои расхлябанные знакомые перед уходом выдирали магнитолы, пряча их в бардачок, чтоб не привлекать взоры воришек. Тонированные стёкла отпугивали шпану, но это не выход. Многих так и тянет заглянуть внутрь.

У голой стены располагался топчан Полевого. Мне же предстояло разместиться на матрасе, сложенном у окна – место заболевшего сторожа. Тепло и без сквозняков – вполне вольготно, и никаких простыней не надо. Я уже не понимал, что происходит. Горький чифирь клонил в сон. Всё расплывалось и двоилось, как после поллитра, поэтому я с трудом держался, чтоб не рухнуть на пол. Николаич указал на матрас, и я завалился головой к подоконнику. Форточка оставалась открытой, заткнутая марлей. Сторож ещё сидел за столом и чистил ногти, когда я расположился на матрасе и глазел в потолок, засыпая с вытаращенными глазами как смиренный покойник. Николаич громко кряхтел, раскуривая добротные папиросы, а я вдыхал дым ртом и забитыми ноздрями, раскуривая себя. Ноги перестали зудеть и растаяли от усталости. Ресницы захлопнулись, и я отключился в сон.

Проснулся я от зловещего гула. Повернувшись на бок, видел, как Полевой подравнивал бороду электробритвой, готовясь к объяснению с начальством и оперативниками. Старая выправка не позволяла показываться на люди с бородой деда Мазая. Вспомнив про ночные бдения, я представил, как сейчас выглядит вскрытая могила при дневном свете – зрелище ужаснее ночного, но проверить сию картину и пройтись по проторенной тропке невозможно. Навсегда я зарёкся не бродить по ночным кладбищам, даже если Лиза лично меня попросит – только через мой труп.

Необычно резво сжималось время, осыпая меня помойным ведром зла – строителем-людоедом и ожившими мертвецами с до сих пор непонятным Могилычем. Был ли он существом из плоти и крови, оборотнем или вурдалаком – вопрос отчётливо стоял на повестке дня. И Николаич должен ответить перед моим уходом.

– Встал? – повернулся Полевой. – Рано. Ещё пяти нет.

– Не спится, – привстал я, ощутив, как раскалывается затёкший затылок.

– И мне не спится, – признался Полевой. – Тебе-то чего? Смоешься, а мне отвечать за всех. Так и не подремал часок. Газеты читал, ружье чистил и патроны считал. Ну, вставай, коли проснулся. Садись чай пить.

– Мне бы воды простой.

– Глянь в чайнике. Я пока не грел.

Но сперва я вылез из будки, чтоб подышать утренним воздухом и отлить. Начинался сонный рассвет. Туман прощался с крестами и оградами. От влажных кустов меня потащило к пепелищу. От Маздочки остался изувеченный каркас, походивший на «Запорожец» или «Оку». Узнать её невозможно. Всё успело остыть. Я порылся в груде обломков в поисках номерных знаков, но все сгорело дотла.

Не о чем беспокоиться.

Вернувшись в будку, я налил стакан кипячёной воды и уселся за стол закусить почерствевшим хлебом. Николаич сидел на топчане и собирался прилечь, чтоб немного покемарить перед предстоящей разборкой.

Я же набросился к нему с расспросами, вспомнив, что он обещал рассказать про Могилыча, но не успел, вдаваясь в подробности своей биографии, а потом я заснул на рваном просаленном матрасе.

– Так что за Могилыч? – спросил я, отряхивая ладони от крошек.

– Мерзкий тип, – оскалился Николаич.

– Это я понял. Откуда он взялся?

– Не устал вчера?

– Интересно.

Он покряхтел табачной отрыжкой, облокотившись спиной о стену.

– Давно это было. Мне стукнуло сорок. Занимался я тогда кровавыми глупостями: серийными убийцами, маньяками – всем тем, что долго раскрывается. Общаться приходилось с прирождёнными отморозками. Таким гнильём, какого ты и не видывал.

Часто это гнильё оказывалось больным, помешанным чуть ли не с рождения. Проводились экспертизы, и в ту счастливую пору я общался с разными докторами, чаще с патологоанатомами и судебными психиатрами. Пылилось тогда у нас несколько дел, по материалам которых один ненормальный тип любил зверски насиловать женские трупы. Неслабо, правда? Никаких улик, и кто будет его искать? Он же не человека убил. Тоже незаконно, но рвения у нашего брата меньше. Кому сдался любитель мертвечины? Маньяки занимали нас чаще – от них вреда в десятки раз больше, а про эту заразу никто не хотел базарить. Нам пришлось общаться с одним уважаемым доктором Байерманом, объяснявшим нам мотивы этих подонков, их движущие силы, стремления и особенности. В общем, читал лекции по психологии прирождённых убийц. Частенько ради отступления про разных извращенцев истории рассказывал, так сказать, из личного опыта. Байерман был юморной, любил колкие остроты, но ещё больше любил смущать нас разными баснями, что даже у матёрых оперов краснели уши. Воздействовал на нас психологически, подвергая гипнозу. Многие на самом деле впадали в транс, а кто и сбегал, не выдерживая накала. Так вот, тот доктор поведал несколько забавных историй.

Маялся на свете некий тип из рабочего люда. Как-то прогуливался он по кладбищу, как и ты, и наткнулся на эксгумацию. Такое бывает иногда, когда появляются новые вещественные доказательства, требуется следственный эксперимент и прочая байда. Увидел этот тип обнажённый труп женщины и ощутил неземное влечение к нему, к этой убиенной бабе. Раскопал её в ту же ночь и совершил с ней насилие. Понимаешь? С тех пор и маялся. Влечение никуда не девалось, отчего лазил он по местным кладбищам и насильничал, пока его прохожие не спугнули. Как ты того, понял? Тем невдомёк, чем он занимается. Думали, мародёр, как ты? А уродец сбежал, но время от времени напоминал о себе подобными деяниями. Неизвестно, как он попал к этому доктору, но тот занимался его лечением, долго лечил, старательно, год или два, и якобы вылечил, мозги вправил, и обрёл тот рабочий нормальную, понимаешь, живую ориентацию. Смекаешь? И сгинул с потрохами. Байерман уверял, что полностью его вылечил. Мы свято в это верили, а доктор прозвал того типа Могилычем – точная кликуха, чтоб запомнился. И добавил, что подобные случаи редки, но случаются. Некрофилия, кажется, но я в медицине не спец. Больше в уголовном розыске, а кликуху запомнил. Вдолбил в нас её Байерман. Лет пять затишье было, а позже поползли сводки о новых изнасилованных покойниках. Я и смекнул, что новый Могилыч объявился. Он орудовал на противоположной стороне, в Андреевке, на Ваганьковском, на Головинском, а здесь не объявлялся. Вот гадай: то ли новый этот уродец, то ли старый? Всё одно – Могилыч ему имя. Могилычем он и останется.