Геннадий Тарасов - Нелюбим

…каждый самолет, находящийся в эксплуатации, в среднем раз в год подвергался столь сильному удару молнии, что нуждался в ремонте …

…на земле ежегодно из-за молний возникает 20000 лесных пожаров…»

Тант хмыкнул:

– 20000 – роковое число. Можно подумать, что каждая молния, убившая человека, подожгла при этом лес. Какая ерунда! Где же шарики, почему о них ни слова? Ага, вот и они!

«…науке известно много разновидностей молний: линейная, ленточная, шаровая и др. Все они изучены пока недостаточно полно».

Недостаточно полно! Да вы о них вовсе ничего не знаете! Он отбросил от себя подшивку. Ни слова конкретно! Какой ужас! Одно радует – молнии не редкость. Правда, неизвестно какие, ленточные, линейные или др. А шаровые? Должно же хоть что-то попасть в газеты, если они так бедокурят. А здесь – ничего. Какой-то год без молний. Черт!

Взъерошив волосы, он вновь принялся за работу, покашливая и раздраженно пощипывая нос при этом. Глаза прыгали с полосы на полосу, пальцы ощупывали грубую шершавую бумагу, мелькали листы, сменялись папки, а в голове усиливался звон и все настойчивей били молоточки слов: не то, не то, не то… Постепенно, однако, удары стихли, звон пропал, и Тант, будто хлебнув успокоительного, сделался безразличным ко всему, – как памятник, воздвигнутый на народные средства. Поэтому, когда в литературном еженедельнике, подшивка которого была в два раза толще остальных, и, кстати, последняя перед ним, его глаза ощупали заголовок «Блуждающие молнии на нефтяных месторождениях пустыни Сарум», сознание не отреагировало, что именно это он и искал. Он перевернул страницу, другую, третью и вдруг, спохватившись, поспешно вернулся назад. «Блуждающие молнии на нефтяных месторождениях пустыни Сарум!» Вот же! Вот оно! Как он и предполагал, иначе и быть не могло! Быстро перечитал статью и записал координаты месторождений. Радостно подумал: «Все-таки не ошибся. Газета и на этот раз не подвела. Ах, благословенные листки!»

Из аэропорта он позвонил Альвину. Тот готовился к очередному семинару, или дежурству, было не понять, и едва, мог сообразить, о чем говорил ему друг.

– Когда вернешься?

– Думаю, не раньше недели.

– А работа? Будут искать?

– Не будут. Я договорился.

– Надеешься на успех?

– Не знаю. Возможно, дело и сдвинется.

– Но всех же расспрашивали и без тебя.

– Я задам нужные вопросы. Я пойму то, что не сумели понять другие. Почувствую.

– Вот как? Наслаждаюсь твоей уверенностью. Хорошо, прилетишь – звони.

– А если не прилечу?

– Что? Слушай, совершенно нет времени шутки шутить. Отбой!

– Сухарь чертов! – с улыбкой сказал Тант и повесил трубку.

Голос Альвина, его торопливое ворчание сделали свое дело. Отступило болезненное ощущение одиночества, он почувствовал себя уверенней, способным на многое.

Что ж, значит – в путь!

Самолет оперся упругими крыльями о воздух и полетел. Его моторы монотонно гудели, делали свою работу. Темнота сомкнулась, зашторив землю, огни внизу вскоре пропали, и уже невозможно было ощутить своего перемещения в пространстве. Такт откинулся на спинку кресла и неожиданно для себя заснул.

Ночь, как и предсказывала девушка из агентства, он провел в гостинице аэропорта на жесткой и на редкость скрипучей койке. Досадуя на проволочку и пытаясь предугадать, как сложится завтрашний поиск. А утром, едва лишь эта часть земли приступила к трудовой деятельности, он перекусил в ресторане аэропорта, навел необходимые справки, и отправился дальше на запад, в горы, ждавшие его где-то в утренней синеве.

Он сидел у окна автобуса и пристально всматривался в проносящийся мимо пейзаж, а перед глазами его почему-то все стоял длинный гостиничный коридор, где светильники на потолке были похожи на плевательницы, а за каждой пилястрой, казалось, поджидал озорник, чтоб подставить ножку. Как начать разговор с Бобонцом, он себе не представлял. А разрешилась эта проблема неожиданно легко.

Гр. Бобонец находился на подворье, когда в его калитку стукнул озябшим кулаком Тант. Был хозяин низок ростом, кучеряв, а лицо скрывал за толстыми стеклами больших очков. На голову его была водружена весьма опаленная меховая шапка, видимо та самая. Если так, значит, журналист, сочинявший заметку, слегка переусердствовал, живописуя события. Бобонец, как оказалось, колол дрова, легко раскалывая мокрые поленья резкими, выверенными ударами топора. Он оглянулся на лай собаки, воткнул топор в колоду и степенно направился к калитке.

– А, чтоб тебя! – закричал на взбеленившегося совсем кобеля. – Цыть у меня! Цыть! На место! Вот холера!

Собака, зная, видимо, шкурой серьезность характера хозяина, а также посчитав службу справленной, тут же умолкла и спряталась в конуру, едва лишь высунув наружу нос и кончик уха – чтоб не терять бдительности.

– Не бойся, не закусит, – успокоил Бобонец Танта, впуская его во двор. – А ты, хлопец, чай, не из газеты будешь? – не мешкая начал разговор самолично.

– Из нее, – кивнул Тант, не погрешив против истины.

– То-то я смотрю, молодой и одет не по-здешнему. Издалека?

– Из Сальви-Круса.

– Ишь ты, куда про нас слава докатилась. А, между прочим, кривая слава. Неправду все про нас писали. Я никакой Академии счета предъявлять даже не думал. И вообще, я не дурак, судиться с учреждением не собираюсь. Его государство поддерживает, а разве можно тягаться с государством? В одиночку-то? Это все равно, что бить самого себя кулаком по носу. Хотя конечно, спросить с кого-нибудь не мешало бы, уж больно шапку жалко! Вот, смотри, была шапка, и почитай что нет ее! А где новую взять?

Он стянул шапку с головы и повертел ею перед Тантом. Наш герой даже протянул руку и потрогал обожженную шкурку, тем убедившись, что взрывного тепла та не сохранила. Бобонец вытащил из-за обушка шапки окурок. Раскурил, пустив струю горького, как потеря, дыма.

– Вот я и говорю, где взять новую-то? – повторил он и устремил взгляд своих печальных глаз вдаль, за гребень гор, словно ждал хороших вестей оттуда.

– Про молнию расскажите, – скромно попросил Тант.

– Что ж про нее рассказывать? – не понял Бабонец. – Шапку вот спалила…

– С шапкой ясно уже, а вот как все было? Вообще? Расскажите, что видели? – настаивал Тант. – Откуда молния прилетела? Какая она была? Может, заметили в ней что-нибудь необычное? Все-все.

Хозяин крякнул и, потушив окурок о каблук сапога, сунул его в карман. Почесал затылок.

– Дык, понятное дело, дождь. Ломлю я с горы, что твоя лавина. До дома – рукой подать. Вон там это было. Видишь? У той сосенки. И вдруг эта штука, бомба эта – шасть мне наперерез да под ноги. Неожиданно, я даже подумал, что по ошибке. Шипит, что то сало на сковородке, и дрожит, словно ее лихорадка бьет. Я – тормозить, да куда там! С горы ведь, тело не удержать! Тем более что скользко уже, намокло все вокруг. Ну, и ткнул нее посохом. Не нарочно! А она – как живая, право дело. Луч или что-то такое, – будто руку протянула, да как шибанет меня промеж глаз! Я и с ног долой. Но очнулся быстро, только не от дождя, нет, а потому, что паленым здорово смердело, а я духа паленой шерсти не переношу. Глаза открыл, шапку с головы скинул и ну ее в лужу макать. Только тем и спас от полного уничтожения.