Андрей Яковлев - По ту сторону порога

– Да вижу.

– Рамы для картин заказываю в багетной мастерской. Получается дороговато, но это того стоит. Картины в багетах смотрятся солидней. Единичные экземпляры, например, заказ состоятельного клиента, для оформления просто сдаю багетчикам, там мастера сделают так, что картина с рамой смотрятся как единое целое.

– Понятно.

– Для акварелей и графических работ использую обычные деревянные фоторамки, продаваемые в книжных магазинах. Они дешевле, но их оформление по времени получается дольше, поскольку надо ещё дополнительно изготовить паспарту.

– Что, простите, изготовить?

– Паспарту – это внутренняя рамка…. Виктор, ладно, пока не забивайте голову, потом всё покажу и поймёте.

– Хорошо.

– После оформления картин, их следует сфотографировать, создать общий каталог, который в свою очередь и будет Вашим основным инструментом для предложений.

– Я понял.

– Тогда сегодня разложим картины, написанные маслом, а завтра займёмся акварелями.

От слов мы перешли к делу. Все, имеющиеся в доме картины, кроме тех, что висели на стенах, аккуратно перенесли в гостиную. А там уже начали их сортировать по сериям: натюрморты, пейзажи, портреты, фэнтази и абстракция.

Перебирая портреты, с удивлением обнаружил, сначала изображённого бородатого старика, который вчера так настойчиво заманил меня в драку, потом портрет той дамы в старомодной шляпке, а также гражданина в камзоле и треуголке.

– Что-то не так, Виктор? – спросила Красовская.

– Ну, как Вам сказать…

– Это Павел Петрович Бажов – уральский сказочник, – пояснила она, подойдя ко мне. – Разве Вы не узнали его?

– Узнал.

– Эти портреты… назовём их – горожанин и горожанка XVIII века.

– Хм.

– Дама – очаровательна, грациозна. Посмотрите, Виктор, какая стать. Настоящая «столичная штучка». Вы не находите?

– Согласен с Вами. Но хочу заметить, что вчера случайно я с ними встретился на улице у пекарни. Эти трое настоятельно просили меня разнять драку, в результате чего, я получил синяк под глазом. А потом все они таинственным образом исчезли.

– Вы уверены, что это были они?

– Как в себе самом!

– Что я могу сказать, – улыбнулась Красовская. – В следующий раз, если вдруг встретите их вновь, передайте им, пусть заберут у меня свои портреты.

– Мира Михайловна, Вы не верите мне?

– Почему же? Охотно верю. Только сейчас нам надо работать.

Последняя фраза прозвучала холодно, что меня несколько смутило, но я не мог не согласиться с этим.

– Да, да, конечно.

– Чтобы данные портреты не «мозолили Вам глаза», спрячу их в кладовку, они не для нашего каталога.

Красовской не было какое-то время. Чтобы себя чем-то занять, стал пересчитывать картины, что были без рам. Получилось тридцать восемь. Остальные, а их я насчитал сорок девять, имели багет в основном золотистого цвета, различавшийся по форме нанесённого орнамента.

Подбирая оброненные на пол кисти, случайно задел составленные вдоль стены картины, и они по принципу домино повалились в одну сторону. Сразу расставил всё, как было. Но меня заинтересовала работа с изображением младенца в виде белого ангела на голубом фоне. Взгляд ребёнка был непередаваемо выразительный, «сверлящий» до глубины души. Картина написана каким-то особенным способом, казалась объёмной, малыш на ней словно живой. Вот сейчас впорхнёт в комнату и начнёт общаться со мной. Подождите, подождите!.. Эти глаза! Так это же… Мира Михайловна! Правда, очень похоже…

– Дайте сюда! – раздалось у меня за спиной.

Тут же хозяйка буквально выхватила у меня из рук картину.

– Это тоже не для выставки, – с нескрываемым волнением в голосе сказала она.

С картиной Красовская удалилась в свою комнату, оставив меня недоумевать по данному поводу. Более того, мне было очень неловко, поскольку я не понимал, что собственно не так. Почему Мира Михайловна так реагирует, ведь я всего лишь разглядывал одну из её работ?

Меня начало терзать беспокойство, грозившее перерасти в «паническую атаку». Немного походил по комнате, старался дышать, попеременно напрягая и втягивая живот. Так рекомендовал делать психотерапевт. Реально действенный метод успокоения, называемый у врачей «брюшным дыханием».

– Чего ты так разволновался? – спросил Ден, как всегда проявившись неожиданно.

От его вступления холодок пробежал по моей спине.

– Пей чай, будет легче.

Взял свою чашку и сделал большой глоток уже остывшего напитка.

– У хозяйки есть секреты, выдавать которые она бы не хотела, – шёпотом сказал я.

– Молодец, Витя, правильно рассуждаешь! – одобряюще сказал голос. – Но это её тайны, и тебе не стоит из-за этого так напрягаться. Расслабься. Сейчас Красовская проревётся и возвратится к тебе.

– Она, что плачет?

– Представь себе.

– Ничего не понимаю.

– Что тут понимать? Говорю тебе, расслабься.

– Хорошо, хорошо, Ден. Только исчезни, сам разберусь.

Хозяйка вернулась в гостиную минут через десять. Вытирая платком глаза и шмыгая носом, она устало села на диван.

– Виктор, предлагаю на сегодня закончить. Чего-то я сегодня не в духе. Продолжим завтра.

– Хорошо, как скажете. Только я…

– Идите уже, Виктор!

Вышел в прихожую и быстро оделся.

– До свиданья, – для приличия сказал я и закрыл за собой дверь.

10

На площадке первого этажа неожиданно для себя встретил Лину. Она была не одна. Вместе с ней ожидал лифт полный парень – тот самый ученик Красовской, он же синестет по имени Платон. Я сразу узнал его. Увидев меня, толстяк отошёл назад и, как бы спрятался за Линой, словно маленький ребёнок.

– Привет, Лина, – сказал я, пытаясь улыбнуться.

– Привет, – ответила она.

И уже, обратившись к молодому человеку, сказала:

– Платон, не бойся, это Витя – наш друг. Давай, поздоровайся.

Но тот по-прежнему стеснялся и оставался безмолвным.

– Ладно, Платон, ступай к Мире Михайловне, а мне ещё надо поговорить, – распорядилась девушка.

Толстяк осторожно вышел из своего «убежища» и тяжелой походкой стал подниматься на шестой этаж по лестнице.

– Витя, ты что-то хотел сказать мне? – спросила она, когда мы остались одни.

– Да, Лина, хотел. Хорошо, что мы встретились.

– Ну, говори.

– Понимаешь, я не знаю, как строить отношения с Красовской. Она действительно какая-то странная. Сначала всё вроде шло хорошо, но потом…. Её резкие смены настроения вводят меня в ступор, это несколько непривычно. Взяла, расплакалась из-за картины…

– Ничего привыкнешь. Ты же чуткий человек, просто необходимо поймать её волну и всё встанет на свои места. Сейчас я иду к ней, и мы обязательно переговорим на счёт этого.

– Лина, только прошу, не говори Мире Михайловне, что я жаловался тебе, а то как-то не хорошо.