Хелен Хил - Ибридо. Часть 2

– Я хочу! – открыв глаза, громко сказала я.

Амалия бросилась вниз по лестнице за порцией бульона (его запах я почувствовала еще утром, когда она начала готовить). Пока я не передумала, Амалия принялась суетливо брякать крышкой кастрюли, ложками, а затем «в моих ушах» бульон перелился из поварешки в тарелку. Амалия не подумала, что у меня обострился слух. И тут моя голова превратилась в колокольню, а в ней поселился упрямый звонарь, который приукрашивал троекратным звоном каждый звук, доносящийся из кухни. Я закрыла ладонями уши и съежилась в кровати – это было невыносимо.

– Мел, что с тобой? – испуганно спросил Уильям. Я, не отвечая на его вопрос, прижимала ладони к ушам еще сильнее и умоляла, чтобы Амалия прекратила этот ужасный перезвон.

– Мелани! – крикнул Уильям, подскочив ко мне. Наконец Амалия перестала брякать посудой. Меня начало отпускать.

– Я всегда так остро буду чувствовать все звуки? – сквозь зубы спросила я, массируя виски.

– Уф… – выдохнул он. – Я за тебя испугался!

– Да или нет?

– Нет. Только первые несколько дней. Сейчас самый трудный период: в силу вступают те чувства, которые есть у кошки: обоняние, осязание, слух. Потерпи, скоро всё придет в норму… – пообещал Уильям и добавил усмехнувшись: – Когда кошка и человек поделят твое тело на равные доли.

– Отлично… – проворчала я. – И как долго ждать?

– Примерно пару недель, – он сказал это так спокойно, словно предложил пару недель поваляться на шезлонге возле океана.

– О-о-о, – закатила я глаза. – Я не вынесу!

– Встать можешь? – Уильям взял меня за руку.

– Наверное, – я приподнялась.

Уильям помог мне встать с постели и, прикрыв ладонями мои глаза, повел к зеркалу. Когда мы остановились, он медленно убрал ладони, и я открыла глаза.

– О боже… – первое, что пришло на ум, когда я увидела свое отражение в зеркале. Я думала, что после трехдневных объятий с одеялом я стала похожа на исхудавшего зомби, с синяками под глазами и волосами, которые торчат в разные стороны и ловят связь с космосом, а украсить меня могла разве что шелковая сорочка с кружавчиками, по всей видимости, принадлежащая Амалии или Линде. Но, к моему крайнему удивлению, я увидела в зеркале совсем иной образ: мои черты лица стали гораздо выразительнее, особенно глаза – они налились ярко-голубым цветом, точно таким, как у Уильяма и остальных Бакеров. Подойдя вплотную к зеркалу, я всматривалась в два океана, из которых вот-вот грозили вырваться слезы от переполнявшего меня восторга. Губы… их как будто обвели по контуру и добавили немножко наполнителя – они приняли идеальную форму, а розоватый оттенок их подчеркивал. Скульптурные скулы, нос, бархатистая кожа, которая так и манила к ней прикоснуться. Я провела ладонью по своим щекам и шее и от удовольствия закрыла глаза.

– Невероятно, – прошептала я.

Затем, отойдя на несколько метров от зеркала, я взглянула на себя издалека:

– Моя кожа стала белее… – задумчиво произнесла я, заметив, что теперь она на пару оттенков светлее, чем до перевоплощения. – Может, это Линда постаралась и навела весь этот марафет, пока я спала?

В зеркале отражалось еще одно довольное лицо: Уильям, глубоко дыша, вместе со мной разглядывал мое обновленное тело.

– Я три дня не сводил с тебя глаз!..

– Нравится?

– Нет слов!

Одно движение руки, и я в его объятиях.

Вот теперь я прочувствовала, какой на вкус поцелуй Уильяма: слегка сладкие и безумно голодные губы… От них было невозможно оторваться, как от спелого, сочного персика, когда ты хочешь съесть его вместе с косточкой. Дыхание Уильяма веяло мятой. А от его тела тянулся слабый шлейф сандалового дерева – безупречного и идеально подходящего ему одеколона с древесным ароматом.

– Пойдем, – Уильям потянул меня за руку к окну и распахнул штору. Я закрыла глаза от резкого света. – Открывай.

Я открыла и тут же прищурилась от солнечного луча, который падал прямо на мое лицо.

– И зачем это? – но вместо ответа Уильям раскрыл от изумления рот.

– Кошачьи… – выдохнул он. Я, не понимая, что он имеет в виду, нахмурила брови.

– Зрачки кошачьи!

– Тебя это так удивляет?

Уильям принялся объяснять:

– У всех кошачьих глаза темно-коричневого или медового цвета. На солнечном свете зрачки превращаются в полосы, разрезающие радужку на две равные части, и становятся похожи на острые лезвия. У волков, насколько ты знаешь, глаза голубые, а зрачки на свету сужаются до еле заметных точек.

– Я знаю. Как раз у тебя сейчас именно такие.

– А у тебя глаза волчьи – голубые, а зрачки – кошачьи! – воскликнул он, бурно жестикулируя. – Кошачьи! О-бал-деть!

– И что тебя так удивляет? – засмеялась я. – Я и перевоплотилась в кошку! Неудивительно, что мне достались ее зрачки. А ты так отреагировал, как будто мои глаза стали как у лемура.

– Ты не понимаешь, – радостно продолжал Уильям. – Это… Это очень необычно! Первая в истории кошка, шерсть у которой белого цвета, глаза голубые – как у волков, а зрачки как у кошек! То есть цвет шерсти и глаз – наш, а всё остальное – как у кошек! Потрясающе! – он всё не мог прийти в себя. – Я впервые вижу такое, впервые за полтора века!

– Я рада, что тебе нравится! – улыбнулась я, еще раз убедившись в том, что мой сон остался в прошлом, а мой новый образ полностью угодил желаниям моего парня.

Внезапно раздался громкий топот по ступенькам. Хотя нет, не «чьих-то» – это либо медведь, либо слон, либо горилла. По-другому не назвать. Мои перепонки собирались вот-вот лопнуть. Я скривила лицо и засунула указательные пальцы в ушные проходы.

– Мелани? – испуганно произнес Уильям. Затем, поняв в чем дело, накрыл мои ладони своими и подвел к кровати. Я прижалась спиной к деревянному изголовью и натянула на голову подушку, чтобы избавить себя от этого звука.

Дверь в комнату приоткрылась, и на пороге появилась улыбающаяся Амалия, держа в руках тарелку с супом.

– А вот и еда, – добрым голосом произнесла она как малому ребенку, которого обычно с большим трудом уговаривают поесть.

Амалия поставила тарелку на тумбу и пододвинула ее к самой кровати. Уильям взял ложку, зачерпнул суп и медленно понес ее к моему рту. Я не понимала, что происходит внутри меня, но мне вовсе не хотелось супа: учуяв запах индейки, на которой был сварен бульон, я заводила носом по воздуху, не обращая внимания на ложку у рта.

И тут мной двигал уже звериный аппетит: соскочив с кровати, я как дикарка, которая прежде никогда не ела из посуды, запустила руку в тарелку, выловила кусок индейки и закинула его в рот. Жадно поглощая первый кусок, я уже держала в руках второй, и с ним проделала то же самое.

Когда я прикончила всю индейку, а в тарелке остался только бульон, я возмущенно посмотрела на Амалию: