Алена Тимофеева - По другую сторону Алисы. За гранью

– Миссис Андерсон, я прекрасно понимаю, как сильно могут затянуть подобные… обстоятельства, но как Вы будете писать про Лос-Анджелес из Лондона?

Об этом я не задумывалась. Только если брать интервью по телефону и интернету? Или просто делать обзоры на заданные темы. У меня возникла идея.

– А что, если я буду писать о Лондоне? Поскольку журнал специализируется на нетрадиционной медицине, рубрика о подобных методах в Великобритании могла бы разнообразить ваше издание?

Артур заинтересованно подался вперёд.

– Ладно, пойду Вам навстречу. Изложите свои идеи по прибытии домой.

– Большое спасибо. Обязательно, – я поднялась со стула.

– Элис.

Я с изумлением обернулась, услышав своё имя, а не официальное обращение.

– Мне правда жаль.

– Мне тоже, спасибо.

Попрощавшись с редактором, я покинула кабинет.

Глава II

Возвращение блудной дочери

Зима в Англии не такая суровая как в Петербурге, но контраст с калифорнийской погодой ощущался явно. В Барселону я улетела до Нового года, захватив с собой лишь тёмно-серое кашемировое пальто. Ветер усилился, испытывая мою верхнюю одежду на прочность. Подняв воротник, я подбежала к вызванному заранее кэбу. Тепло салона автомобиля казалось спасением. Белые хлопья снега прилипли к моим плечам. Стряхнув их кожаными перчатками, пока снежинки не начали таять, я подтвердила адрес поездки, и мы отправились в родовое гнездо семейства Андерсон. Через пятнадцать минут колёса кэба громко зашуршали по белому гравию подъездной аллеи, распугав этим звуком, стаю голубей, мирно гулявших на дорожке. Водитель остановил машину у кованых высоких ворот. Не хотелось лишний раз объяснять охране что-либо, и я, расплатившись с таксистом, вышла из машины. Пройдусь немного, пусть и с чемоданом.

Увядающая красота фамильной усадьбы впечатляла. Штат работников Андерсон Мэнор трудился на славу. Фонтан, даже выключенный на зиму, придавал ухоженному двору некое подобие величия. Опавшие листья, по всей видимости, были собраны ещё до первого снега, а сама дорожка была расчищена от оного. У массивных дверей главного входа меня встретил Джозеф, видимо, помня, что никому из работников я не отдам свои вещи. Не из снобизма, конечно. Только из тех соображений, что я такого отношения недостойна и в доме я по-прежнему ощущаю себя чужой.

– Рад, что ты наконец вернулась. Давай чемодан. – Устав тащить за собой донельзя набитого вещами дорожного мамонта я без препираний вручила его мужу. Пусть помогает, если ему так хочется. Я стащила с себя успевшее намокнуть пальто. Джо не стал проявлять галантность и помогать мне освободиться от верхней одежды. И правильно, хоть чему-то научился за эти годы.

– Устала? – очень хотелось поверить, что его забота неподдельна.

– Немного, – кивнула я. Мы начали восхождение по лестнице на второй этаж. В доме стояла подозрительная тишина, и никто из работающих в особняке людей нам с мужем так и не встретился.

– Как мама? – осмелилась задать я вопрос.

– Увидишь скоро сама, – хмуро пообещал супруг. – Отдохни пока, разбери вещи. – Хорошо, что решила остаться здесь, а не в квартире. Вкатив свой чемодан в нашу с мужем прежнюю спальню, я окинула Джозефа почти безразличным взглядом. Я не собиралась делить с ним комнату. Даже для поддержания видимости наших хороших отношений. Ведь я прибыла сюда, и для того, в том числе, чтобы разрубить наконец этот узел. Разводимся, не разводимся – пора поставить в этом деле жирную точку. В нашей нелепой игре уже нет никакого смысла.

– Не волнуйся, тебе явно будет не до меня в ближайшие дни, я буду спать в гостевой комнате. К тому же у меня накопилась куча дел в Лондоне. Пришлось всё бросить, чтобы ухаживать за мамой. – Меня одолевали смешанные чувства. С одной стороны, я была рада, что нам с Джо не придётся делить спальню, а с другой – эта жертвенность, выставленная напоказ злила меня до зубовного скрежета.

– Спасибо за понимание. Пожалуй, я приму ванну. – Джозеф улыбнулся и сказав, что в таком случае не будет мне мешать, поспешно покинул спальню, любезно притворив за собой дверь. Может и правда полежать немного в горячей воде?

В то время как я отмокала укрытая белоснежной пеной, пахнущей ванилью, даже скорее ванилином, в голову лезли весьма нерадостные мысли. Были они отнюдь не о состоянии дражайшей матушки. Все сводились к Джулии. Я ощущала острую нехватку её общения, поддержки, даже невыносимого буквально ещё две недели назад сарказма. Пусть не всё было между нами гладко, но с ней чувство одиночества на время притуплялось. Тоска охватила мою душу и терзала её подобно озлобленному волку. Я погрузилась с головой под воду. Хватит страдать.

После горячей ванны мне значительно полегчало. Теперь мой главный страх – встреча с матерью. И ужас заключался, конечно, не в самой встрече, а в том, что, если она действительно больна, и я увижу это собственными глазами – моя мама правда умрёт. Окончательно. Надев нарочито яркое платье, чтобы не выглядеть, как на преждевременных похоронах я направилась в комнату Елизаветы Андреевны.

В её спальне стоял сухой воздух, в котором витали резкие запахи лекарств, смешанные с ароматом лилий, торчащих из фарфоровой вазы на прикроватной тумбе. Эти чёртовы лилии Елизавета Андреевна впихивала всегда и везде. Мать полулежала в кровати, её голова покоилась на трёх больших атласных подушках, а она сама была укрыта одеялом вплоть до подбородка, несмотря на духоту. Так и перегреться можно.

– Здравствуй, Алиса. Ты пришла. – Коротко на русском, но с некоторым акцентом из-за редкой необходимости обращаться к родной речи, поприветствовала меня мать. Я медленно приблизилась к её постели. От страха мои ладони взмокли.

– Привет. – Осторожно присев на краешек кровати, я вытерла о джинсы руки. Мама завозилась в постели, стараясь подняться повыше. На неё было больно смотреть. Ещё совсем недавно, каких-то полгода назад, я видела женщину, с прямой спиной и властным взглядом. А сейчас передо мной предстала почти старушка, стоящая на краю смерти. Горько. Такие перемены стали для меня неожиданностью. Как я и боялась – мама действительно скоро умрёт. Я неосознанно взяла мать за руку.

– Алиса, – её голос шелестел подобно сухой листве под ногами. Звучал надломлено, словно каждое слово давалось ей с трудом. Я нервно сглотнула и молча сжала ладонь Елизаветы Андреевны.

– Признаюсь, я потеряла надежду, что ты придёшь. Рада видеть тебя. – Она растянула потрескавшиеся губы в улыбке. Трещинки на нижней губе закровоточили. Я судорожно вздохнула, едва сдерживая слёзы. Кто за ней ухаживает? Вряд ли сам Джозеф.

– Возможно, я и была тебе плохой матерью. Вернее, вообще ей не была. Не прошу тебя меня понять, но перед своим… – мама замялась, стараясь подобрать нужное слово, – уходом, – она остановилась на менее трагичном варианте, – хотелось бы получить твоё прощение, чтобы уйти достойно. – Я хранила молчание, не отнимая руки и несмело глядела на мать. Елизавета Андреевна первая отвела глаза.