Синтия Хэнд - Священная

Не то чтобы мы вообще не разговаривали. Но это скорее походило на разбор произошедшего. Никакой новой информации. Никаких откровений. Никаких объяснений. Так что в какой-то момент я не выдержала и спросила:

– И что же происходит сейчас?

– Я не знаю, милая, – ответила она.

И все. Мне хотелось надавить, но у нее все время было такое мрачное выражение лица и столько боли и грусти в глазах, будто она разочаровалась во мне и в том, к чему привело мое предназначение. Конечно, она никогда не скажет мне этого в лицо. Никогда не скажет, что я все испортила, хотя она не сомневалась – в нужный момент я сделаю правильный выбор и докажу, что стала достойной обладательницей ангельской крови. Но все видно по взгляду.

– Знаешь, мне казалось, что ты придешь домой пораньше, – говорит мама, пока мы ожидаем, когда печенье немного остынет. – Ты была у Такера?

Недолго пришлось ждать момента, когда приходится принимать важное решение: рассказывать маме о Клубе Ангелов или нет.

И что же ответить? Мне тут же приходят на ум слова Анджелы о правилах и о том, что нельзя никому говорить о клубе, особенно взрослым. А потом я вспоминаю, как Кристиан отверг эту идею и сказал, что все расскажет дяде. Но нам с мамой не раз приходилось скрывать что-то друг от друга. Мы привыкли к этому. И у меня уже нет никакого желания делиться с ней своими переживаниями, рассказывать о Клубе Ангелов, о повторяющемся сне, о том, какие чувства меня гложут после пожара или каково мое истинное предназначение. Так что мне совершенно не хочется сейчас вдаваться в подробности.

Так что я действительно не знаю, что ей ответить.

– Я была в «Розовой подвязке», – наконец решаюсь я. – С Анджелой.

И по сути это правда.

Я ожидаю, как мама начнет высказывать мне, что хоть у Анджелы и добрые намерения, но она непременно втянет нас в крупные неприятности. И что каждую проведенную вместе минуту мы тратим на разговоры об обладателях ангельской крови и обсуждения многочисленных теорий подруги.

Но она говорит совершенно другое:

– Ох, это классно.

А затем спокойно перекладывает печенье с помощью лопаточки на проволочную стойку.

– Классно? – подхватив одно из них, переспрашиваю я.

– Подай тарелку, пожалуйста, – говорит она.

Я выполняю ее просьбу. А затем отправляю в рот очередную печеньку.

– Я никогда не собиралась лишать тебя общения с обладателями ангельской крови. Я лишь хотела, чтобы ты пожила обычной жизнью как можно дольше и узнала, каково это – быть обычным человеком. Но ты уже достаточно взрослая. У тебя были видения. Ты даже сталкивалась с истинным злом в этом мире. Так что я не вижу ничего плохого в том, что ты начинаешь понимать, каково это – быть обладательницей ангельской крови. Что в свою очередь приводит к тому, чтобы общаться с себе подобными.

Интересно, она сейчас имеет в виду Анджелу или еще и Кристиана? Может, она считает, что мне суждено быть с ним? Что бы сказали феминистки на то, что цель моей жизни – подцепить какого-то парня?

– Будешь молоко? – подходя к холодильнику, спрашивает мама и, дождавшись моего кивка, наливает мне стакан.

– Мама, меня накажут? – наконец, набравшись смелости, спрашиваю я.

– За что? – Она тянется за печеньем. – Ты сделала сегодня что-то такое, о чем я должна знать?

Я отрицательно качаю головой.

– Нет. Из-за моего предназначения. Меня накажут за то, что я его не выполнила? Я попаду в ад или во что-то подобное?

Она начинает кашлять, словно подавилась печеньем, и быстро делает глоток молока.

– Все совершенно не так, – говорит она.

– А как же? Мне дадут второй шанс? Или велят сделать что-то еще?

Мама с минуту обдумывает мои слова. И я практически вижу, как крутятся колесики в ее голове, пока она решает, как много мне рассказать. Конечно же, это бесит меня, но я ничего не могу с этим поделать. Поэтому просто жду.

– У каждого обладателя ангельской крови есть свое предназначение, – говорит она спустя, кажется, целую вечность. – Для некоторых это конкретное событие, которое привязано к конкретному времени. И тогда мы должны оказаться в определенном месте в определенный момент и выполнить задуманное. А для других… – Она переводит взгляд на руки, пока тщательно подбирает слова. – Предназначение затягивается.

– Затягивается? – переспрашиваю я.

– Да, и состоит больше чем из одного события.

Я молча смотрю на нее. Наверное, это самый странный разговор, который когда-либо случался между матерью и дочерью, пока они ели печенье с молоком.

– Насколько больше?

Мама пожимает плечами.

– Даже не знаю. Мы все разные, как и наши предназначения.

– А как было у тебя?

– У меня… – Она изящно прочищает горло. – Все тоже оказалось не так просто, – признается она.

И это все?

– Мама, ну давай, – требую я. – Хватит уже отмалчиваться.

Отчего-то на ее лице появляется крошечная улыбка, словно мама считает меня забавной.

– Все будет хорошо, Клара, – говорит она. – Ты разберешься во всем, когда придет время. Я знаю, как неприятно это слышать. Поверь мне, очень хорошо знаю.

Я пытаюсь успокоить нарастающее безумие, которое скручивает все внутренности.

– Откуда? Откуда ты это знаешь?

Она вздыхает.

– Потому что мое предназначение затянулось на сто лет.

Моя челюсть невольно падает на пол. Сто лет.

– То есть… ты хочешь сказать, что на пожаре все не закончилось?

– Я хочу сказать, что твое предназначение не заключалось в выполнении одной задачи.

Я вскакиваю на ноги, потому что не в силах усидеть на месте.

– Ты не могла сказать мне этого… ну, до пожара?

– Я не могу поделиться с тобой ответами, даже если знаю их, Клара, – объясняет она. – Если бы я так поступила, это могло бы изменить итог. Так что просто поверь: ты получишь все ответы в нужное время.

И снова в ее взгляде мелькнула грусть. Словно я разочаровала ее прямо в это мгновение. Но в ее сияющих глазах я вижу кое-что еще: веру. В ней все еще жива вера, что все в нашей жизни соответствует какому-то плану или замыслу и следует по выбранному кем-то свыше направлению. Я вздыхаю. У меня никогда не было этой веры и, боюсь, никогда уже не возникнет. Но несмотря на некоторые проблемы с взаимопониманием, я доверяю ей. В том числе свою жизнь. И дело не только в том, что она моя мама, но и в том, что она, не задумываясь, отправилась спасать меня.

– Ладно, – говорю я. – Но знай, что мне это не нравится.

Она кивает и снова улыбается мне, но отголоски печали все еще видны на ее лице.

– Я в этом и не сомневаюсь. Ты же все-таки моя дочь.

Я решаю рассказать ей о своем сне. Чтобы узнать, считает ли она это действительно важным. Вдруг это не просто сон. Что, если это видение? О моем, судя по всему, не закончившемся предназначении.