Ирина Дынина - Хмурый город. Ночные твари тоже смертны

Надька она веселая была, общительная, не смотря на предков, алкашей трудновоспитуемых. Стеснялась тряпок своих застиранных иногда, но училась хорошо и разговаривала правильно.

Домой постоянно спешила, к малым. Все думки лишь и были о том, как их вкусненьким угостить, да одеть-обуть. Приходилось крутиться девчонке, а что делать, коль родители совесть свою в бутылке с водкой утопили?

И где она теперь, Наденька Карева? Хоть и говорила Каролина о том, что сбежала бывшая подружка от тяжелой жизни с родителями-алкашами, но сама в те слова не больно-то и верила. Куда бежать-то, Надьке? Где ее ждут?

Заявление о пропаже внучки бабка старая подавала. Так в полиции поначалу его и брать не хотели – мол, девка молодая, загуляла где-то, известное дело! Вернется, как натешится, а им отчетность портить ни к чему.

Но к делу подключился домком с Надькиного дома, строгий дядечка в костюме, юрист бывший. Вместе с бабкой Надькиной отправился в полицию и заявление приняли. И вроде даже как искали девчонку. Ага, до автовокзала, а там, как отрезало.

Куда делась?

Каролина запрыгнула в маршрутку и присела на переднее сиденье, продолжая размышлять.

Надьку жалко – хоть и раздружились они, ну и что с того? Хорошая она девчонка, добрая, правильная, со своими тараканами, не без этого. Может и обойдется с ней – отыщется рано или поздно, вернется домой и малых заберет из приюта.

Сашка вот, не такая! Она, Каролина, во всем желает походить на старшую подругу – веселую, яркую, интересную! Парни на Сашку заглядываются, аж, шеи сворачивают. И компания у них подобралась классная – они с Александрой и Андрей с Сергеем. Пусть и знакомы они с парнями всего ничего, но видно же, что ребята им достались серьезные, обстоятельные, не малолетки какие неоперившиеся!

Как Кирилл.

О Кирилле Каролине думать не хотелось – зачем себе голову забивать лишним? Расстались, так расстались. Не маленький – переживет!

Отыщет себе какую-нибудь простушку без претензий, а у нее, Каролины, теперь иная жизнь, взрослая и интересная.

Она не какая-то там, школьница зеленая, а почти барышня на выданье! И мама зря в Андрее сомневается. Он вовсе не проходимец. Ничего-то с ней, Каролиной, не случится. Она же умная. Она не пропадет, как Надя Карева. У нее хорошие, надежные друзья, на которых всегда можно положиться. Ни Сашка, ни Андрей не бросят ее в трудную минуту. В том Каролина была точно уверена!

**

После яростной перебранки с младшим братом, Арсений Анатольевич Скоробогатов, из квартиры где его так скверно приняли, вылетел шипя и плюясь.

Выгнали его точно пса шелудивого!

А ведь он в этой квартире вырос считай. Помнится, на обоях еще карандашиком кружочки малевал, ручонками детскими.

Где они теперь, обои те? Где года детские, сладостные7

Ярился Арсений, бородку куцую топорщил воинственно, бубня что-то невнятно, по лестнице бежал, спотыкался, словами нехорошими родственников вспоминал – и братца своего малахольного, грешника, делами неправедными занятого, и жену его, блудодейку непраздную, и дщерь непутевую, бесовку окаянную.

Но признаться, хороша выросла девка! Загляденье!

Арсений облизнулся невольно, вспоминая созревшие прелести красивой молодки.

И не племянница она ему вовсе и от того, мысли его не греховны, а вполне себе правильные. Хорошо бы девку эту, к ним на радение отвести, к таинствам благим приобщить, дабы пало семя греховное к ногам кормщицы и приняло путь правый и праведный.

Эх, пригожа кормщица на их корабле. Богородица Аникея – высока, стройна, грудаста. Глаза у нее живые, яркие, губы – сочные, сладкие, как духмяная земляника-ягода июльской порой и голос томливый. Млеет он, Арсений от голоса того манящего, плавится в руках ее мягких, на все готовый за ради одного лишь бровей движения. Только мягко стелет Аникея, да спать жестко – властна баба, дерзка, горделива. Паству свою держит в рукавицах ежовых, трепыхнуться не дает. И то слово – паства. Три десятка баб с мужиками. Все какие-то замухрыжистые, робкие. Один он, Арсений – орел! Молодежи мало средь них. Телом славных, да духом сильных, не сыскать. Надо бы кровь обновить, струю свежую впрыснуть в круг их узкий.

Вновь Арсений облизнулся и кровь его взыграла ретиво – есть молодка одна. Строптива малость, неучена. Никак не желает воле кормщицы покориться. Уж и так они с ней, и этак, а она все супротив норовит.

Дюже глянулась она Арсению и в жены духовные девку ту и позвать бы он не прочь, да только не хочет семя бесовское воле вышней покориться, плюется, брыкается. Мужа, властью горней данного, не принимает. Уж и по- хорошему с ней, и по- плохому, а она все не соглашается. Но умна богородица Аникея, сметлива и прозорлива, придумала способ отличный, дабы укротить строптивицу. Глядишь, и сладится дельце-то и введет в свой дом Арсений жену молодую, раскрасавицу, пылкую да горячую, годов его зрелых утеху, всему кораблю на радость и восхваление.

От того и жалила зависть сердце его, укором кусала – брат-то, в хоромах многокомнатных жирует, а он сам, с женой молодой, в хатенке убогой проживать станет? Он, праведник, по пути истинному идущий?

И что с того, что он сам ту квартирку восхотел? Ранний был, глупый, не познал еще истины, не разглядел дорогу свою. Хотелось ему тогда, по молодости лет, отдельно пожить, без догляда старших, да и больно тяжела рука была у отца – чуть что не по нраву его, так и норовил старый хрыч палкой своей ума-разума неслуху добавить.

Вот брат младший и остался с бабкой скрюченной, доглядывать каргу старую. Так квартирка ему и прилепилась.

А он, Арсений, как же?

Продать надобно жилплощадь спорную, да деньги и поделить разумно – часть большую ему, как старшему, а остатнее – братцу непутевому.

Ишь, гаденыш, волю всевышнюю извращает, в теле человеческом копается. Божью волю ручонками своими погаными, рушит! Грех то великий есть. Богородица Аникея раз за разом Арсения никчемной родней укоряет. Стыдно праведнику брата безбожника иметь, ой, как, стыдно-то!

– Здрав будь, Арсений! – соседка Георгия, баба Рада аж светилась от любопытства – чего ж так скоро из гостей-то тебя поперли? Да и Георгий, смотрю, бегом до дому мчался. Небось соскучился сильно. По братцу-то?

– Не твое дело, старуха! – огрызнулся Арсений Анатольевич, будучи сильно не в духе – Прочь пошла, ведьма старая! Любопытна больно, как бы не вышло чего!

– Старуха? – соседка глаза округлила – Я-то, старуха? Ах, ирод! Так ты ж, Арсений, всего-то на пару годков моложе! И как язык поганый повертается у тебя, глаза твои бесстыжие? Вот я тебе сейчас задам, кобель брехливый! – В руках разобиженной соседки болталась сумка, в которой и было-то, всего ничего – пачка соли, батон хлеба белого, да банка с томатной пастой. Литровая. Этой самой сумкой женщина так приголубила праведника по хребту, что тот, скорчившись неподобно, отскочил от скаженной тетки прочь, норовя оказаться как можно дальше и от тяжелой сумки, и от длинных рук, ею размахивавших.