Марина Колесова - Тетрадь в косую линейку

– Потому что он не даёт им резвиться в полную мощь, я видела. Они при нём не качаются высоко на качелях, не лазают на самый верх лестниц, потому что он тоже туда хочет, но не может. И чтобы он не ныл и не плакал, они ему уступают. Они даже в догонялки ему порой проигрывают, чтобы он не обижался. Это нонсенс, босс. Не должны здоровые люди ограничивать себя лишь для того, чтобы больным не было обидно. Давай все вместе не будем ходить рядом с теми, кто сидит на инвалидных колясках. А то ведь им завидно, что мы ходим, а они не могут.

– Алина, не утрируй. Потом это процесс адаптации, сейчас Игорь привыкнет и перестанет так остро реагировать на успехи других, и всё стабилизируется. К тому же ты тоже можешь вмешаться в процесс игры, объяснить и Игорю, и моим мальчишкам, что явно поддаваться в игре это не совсем правильное поведение. Для моих мальчиков ты авторитет, а уж для Игоря и подавно. А хочешь, выберем время и вместе с ними поговорим.

– Да, хочу, – сказала я.

В ближайший же вечер, мы с боссом уехали с работы раньше и застали мальчишек в вольере с Джесси.

При этом Игорь что-то кричал и топал ногами, рядом стояли и Оксана, и гувернантка сыновей босса, и даже Анна Яковлевна. Все пытались что-то ему объяснить, но Игорь истерично требовал что-то своё.

Увидев меня, с воплем: «Мамочка, приехала!», Игорь кинулся ко мне и всё остальное ему сразу стало неинтересно. Однако увиденная картина столь разозлила меня, что я тут же ледяным тоном и с огромным энергетическим посылом ему отчеканила:

– Ты что творишь?! Ты почему меня так позоришь? Это что такое? С сегодняшнего дня я запрещаю тебе сюда приходить, нарушишь запрет, я уеду! Понял?!

– Мамочка, не сердись. Мамочка, я прошу тебя, не сердись. Я не буду, не буду больше. Прости меня, пожалуйста. Я не буду никуда ходить, только не уезжай, пожалуйста. Не уезжай, пожалуйста! Если ты сердишься, скажи дяде Диме, пусть он меня накажет, только не уезжай! Мамочка, прости меня! Пожалуйста, прости! – Игорь после моих слов тут же начал рыдать, хватать меня за руки и заглядывать мне в глаза.

– Пошли домой! – я взяла его за плечо и, извинившись перед всеми, увела к нам на участок. От стыда я была готова провалиться сквозь землю, тьютор Оксана, шедшая за нами, видела моё состояние, поэтому решила поддержать и разъяснить ситуацию:

– Алина Викторовна, Вы не сердитесь на него, он пока не всегда может полностью контролировать своё поведение. Он капризничал, конечно, но ничего очень предосудительного не сделал. Он хотел Джесси апорт в бассейн бросать, а мы запрещали. Вернее он один раз бросил, но Илья запретил Джесси туда прыгать, холодно. Вот он и раскапризничался. Потому что позавчера она прыгала туда, но это было днём, и было жарко. А сейчас холодно и вечер уже, она высохнуть не успеет. Мы объяснить это пытались.

Я молчала, по опыту зная, что если сейчас начну хоть что-то ещё говорить Игорю, начнётся вообще неуправляемая истерика.

Мы пришли домой, я села на диван в гостиной, Игорь, продолжая причитать, всхлипывать и клясться, что никуда ходить не будет и будет слушаться, улёгся рядом со мной и положил мне голову на колени. Я молча гладила его по спине, пока он не успокоился и не уснул.

На моё счастье Дима тоже приехал раньше, и я радостно сообщив, что мне срочно надо доделать проект договора к завтрашнему дню, оставила Игоря на него и Оксану, после чего сбежала в свои комнаты.

Дом был спроектирован так, что у каждого здесь была своя приватная территория и при желании можно было вообще ни с кем не пересекаться.

Примерно через полчаса пришло сообщение от босса: «Ты там как?».

«Сбежала от ребёнка и медитирую в одиночестве», ответила я и тут же получила предложение посидеть у него в беседке. Я согласилась и ушла к нему.

Босс встретил меня в беседке с богато накрыты столом и бутылкой коньяка вопросом:

– Расслабиться не хочешь? Мне что-то кажется, это тебе необходимо.

Я согласилась. Закуска хорошая, коньяк ещё лучше, расслабиться хочется, почему бы и не позволить себе.

Мы выпили, и босс спросил:

– Слушай, Игорь с тобой всегда такой?

– Частенько. Любое замечание, и начинается истерика. И чем больше пытаться остановить, тем хуже. Лучше всего молча выслушать, а вот когда успокоится, объяснить, что вёл себя плохо.

– Так с самого начала было?

– Сначала было лучше, на мои замечания он реагировал более адекватно. А сейчас… сейчас он нашёл метод противодействия – истерики. Я сделала замечание – истерика, не выслушала – истерика, я не пожалела, она же. Как же я от них устаю.

– Он добивается твоего внимания и твоей любви. Давай, кстати, за любовь выпьем.

– Давай. Наливай. Только вообще, в принципе за любовь, поскольку никакой любви к Игорю у меня нет.

Мы выпили за любовь в принципе, и босс спросил меня:

– Вот как так-то? Ты возишься с ним, столько всего делаешь и без любви?

– Ага, – кивнула я, почувствовав, что начала пьянеть. – Жалость есть, а вот любви никакой. Я устаю от него, и он меня раздражает. Оксана эта, тьютор его, всё мне высказывать пытается, мол, проявляйте и демонстрируйте ему больше любви, он очень ее ждёт. Всё мне подчеркивает: посмотрите на это, и вот на это, это он для Вас сделал, Вы не представляете как он старался, а я смотрю, киваю и улыбаюсь через силу, внутренне желая лишь одного: вообще никогда его не видеть ни с его поделками, ни без.

– И как ты со всем этим справляешься?

– Как в детстве, я выживаю рядом с ним, демонстрируя то, что от меня ждут. Я как на войне. Поэтому так и устала. Кстати, он это чувствует… Поэтому такой напор и идёт. Если бы я научилась его любить, то и ему бы легче стало, и мне. Но нет там у меня к нему любви, – я постучала себя по груди, – нет. И взять её неоткуда. И стерва эта, его мать, не объявляется…

– Хочешь объявлю в розыск? Найдём, квартиру ей купишь и содержание назначишь, будет с сыном жить как миленькая.

– Босс, если бы всё так просто было… она как старуха из золотой рыбки будет себя вести, потому что дыра у неё в душе и залатать она её не хочет. И пока не залатает, бесполезно что-то для неё делать. Поэтому выход один: ждать.

– А ты не хочешь попробовать понять, почему никаких чувств у тебя к нему нет?

– Почему никаких? Я презираю его, босс. Вот смотрю на него и чувствую презрение смешанное с жалостью и ничего больше… и все эти вырезанные открытки, нарисованные цветочки это такой бред… и выученные четыре строчки стихов… это ужасно. Это в пять лет в детском саду этим восхититься можно, но не в двенадцать же. Эта Сонина планида восхищаться этой дребеденью, поскольку она его мать и должна чувствовать с каким трудом ему это всё даётся. А у меня эти усилия вызывают лишь иронию и сарказм.

– А если бы на его месте оказалась ты сама?