Ольга Грин - Кондитерская Лавка

Я оглянулась в поисках бариста, но в зале из персонала никого не виднелось, поэтому я, ощущая некоторую робость, присела на высокий, тоже кованый, барный стул у стойки и принялась ждать, окидывая взглядом уютный полусумрак кафе, попутно наслаждаясь исключительной атмосферой сладости, пряностей и умиротворения…

Звучала легкая музыка. Она была бы едва различима в обычное время в обычном кафе, но здесь, в вечерней тишине, слышалась так же отчетливо как тихое пение в кафедральном соборе.

Наигрывала флейта. Но не ту заунывную мелодию, что ежедневно сопровождала горожан из уличных динамиков, а задорную ирландскую трель, под которую хотелось пуститься в пляс. Нога сама собой начала отбивать такт, а я, разглядывая детали интерьера, наконец, осознала, что не так уж всё и печально в этом городе, если хорошенько к нему приглядеться.

– Добро пожаловать в «Кондитерскую Лавку», – раздался бархатный голос позади меня.

Святые макаруны! Я вздрогнула и обернулась.

За барной стойкой стояла невесть откуда там появившаяся рыжеволосая девушка с фарфоровым лицом. Огненность ее заплетенных в тугую косу волос отливала медью в свете витрины. Но ярче всего сияли глаза.

Глаза цвета янтаря.

Девушка улыбалась и не спускала с меня лучезарного взгляда.

– Здравствуйте, – я захлопнула рот, открывшийся от неожиданного и столь эффектного появления, – я тут… залюбовалась вашей выпечкой.

– О, она действительно впечатляет, – отозвалась девушка, снимая с полки круглую жестяную банку, – а уж какая она волшебная на вкус, словами не описать! Я не ошибусь, если предположу, что вы бы предпочли фруктовый чай с малиной и мятой, а на десерт – яблочный штрудель с пылу с жару?

– Потрясающе! Вы словно читаете мои мысли! – восхитилась я, – я бы перепробовала все, но штрудель – моя маленькая слабость!

– Тогда присаживайтесь за столик, – предложила девушка, бесшумно скользнув к двери, ведущей, вероятно, на кухню, с жестяной баночкой в руках.

Я присмотрела себе место в самом дальнем углу помещения. Люблю уютные норы, вырытые подальше от любого рода действующей или возможной суеты. Это, правда, противоречит стереотипному поведению «тыжжурналиста», который обязан мечтать о пребывании в эпицентре событий 24 часа в сутки. Не спорю, существуют тысячи фанатов своей работы, которых панически боятся хроническая усталость и пульсирующее веко, но я к ним отношусь исключительно в рабочие часы.

Мой внутривенный мизантроп удовлетворенно замурлыкал. Угол был достаточно темным и восхитительно уединенным. Возможно, я даже приватизирую это место на правах постоянного клиента.

На стене напротив, аккурат между двумя мерцающими бра, висела занимательная картина. На ней изображена смуглая девушка с гитарой в руках. Прямые каштановые волосы, тщательно профилированные каким-то парикмахером-извращенцем, сформированы в экстравагантную прическу в стиле «шквал», карие глаза, печальные и наивные (еще бы, бедняжка напоролась на Эдварда-руки-ножницы), глядели куда-то в сторону. Мазки на картине выполнены таким образом, что создавалась изящная импрессионистическая иллюзия застывшего мгновения в свете одной-единственной свечи. Мгновения, замершего в мерцающем девичьем взгляде, в остановившемся от дуновения ветра волнении волос и глубоком шумном дыхании, словно срывающемся с ее приоткрытых губ. И чем больше я смотрела на изображенную девушку, тем более отчетливо мерещился мне причудливый танец пламени в ее больших глазах. Этот оптический обман – явно одного поля ягода с приемом, когда глаза любого портрета глядят именно на тебя, с какой бы стороны ты на него не смотрел.

А еще эта девушка… невероятно походила на меня. Настолько сильно, что мне стало стыдно за ее прическу.

– Вот ваш десерт и чай, – я снова вздрогнула. Однако у этой барышни талант появляться рядом совершенно бесшумно… Мне принесли прозрачный чайник, в котором порхали зеленые листья и целые ягоды малины. На внушительном блюдце испускал сладкий аромат еще горячий яблочный штрудель, который, судя по виду, не только таял во рту, но и пускал там маленькие салютики счастья.

Я было открыла рот, чтобы поблагодарить девушку за вкусности, но она, двигаясь плавно, бесшумно и невероятно быстро, взмахнув бурой клетчатой юбкой, уже исчезала на кухне, откуда доносилось нечто похожее на перезвон хрустальных бокалов.

Я, наконец, попробовала долгожданный десерт. Сказать, что он был вкуснее всего на свете, значит не сказать ничего. Эндорфины в моем организме взревели дружное «юху» и запели торжественный гимн своей численности и перенаселению. Экстаз в сахарной пудре да с мятно-малиновым чаем. Голова пошла кругом. Я снова взглянула на портрет девушки, ее гитару и прическу.

«Панки хой», – усмехнулась я про себя, довольно щурясь на мягкий свет бра.

Мне вдруг вспомнились времена, когда тот самый ящер по кличке Ящер предлагал мне стать фронтменом их группы под названием «Из кожи», в которой, что логично (и с чем трудно поспорить), играли кожаные люди. Кожаные и безмозглые потому как для всех, кроме них, очевидно, что петь песни, пусть даже написанные кошками в лотке, должен человек, по ушам которого не поездила верхом на мамонтах стая гиппопотамов. В ответ на мое логичное объяснение о невозможности исполнения их желания, члены, точнее фрагменты банды, резонно гыгыкнули и поставили возле меня обслюнявленный микрофон, воняющий гнилыми зубами.

Я нервно икнула – оказалось в такт и в нужном месте, – что сочли изюминкой песни под названием «Компостный суп». В тексте произведения было много мата, а в конце репетиции мне предложили побриться наголо и покрасить голову в зеленый цвет.

Помню, тогда меня спас ларингит, свалившийся на мое рыдающее от переутомления горло в этот же вечер. Я с такой силой вцепилась в спасательный круг, что в течение месяца ухитрялась убеждать всех человекоподобных (и в конце концов убедить), заинтересованных в теме, в том, что потеряла свой божественный голос навсегда. А заодно рассталась с ящером под влиянием момента, когда он порвал себе ноздрю в попытках самостоятельно проделать в ней тоннель. Да, в моей жизни были кретины.

Так к чему это я. Да к тому, что в любом месте можно найти что-то интересное, взять хотя бы это кафе. Мы видим то, что хотим видеть, и сами творим собственную реальность, иначе бы все таланты и гении рождались исключительно в Санкт-Петербурге. Ведь та жизнь, которая у меня была (кстати, не так уж и давно), проходила в том же городе, что и сейчас. И не его вина в том, что я сделала свое существование унылой чередой уныло чередующихся дней.

Но немного развлечений этому городу действительно не хватает. Например, здесь неплохо бы прошел какой-нибудь молодежный фестиваль с выступлениями каких-нибудь музыкальных групп, не выходящих на местную сцену только потому, чтобы их вдруг не признали сатанистами, не загнали вилами в сарай и не сожгли его, и причем не сам народ, а представители местной администрации, приемлющие лишь танцы с платочками под балалайку. Я, разумеется, преувеличиваю, но однажды, когда в городском парке на сцене заплясала девочка с дредами, ей в лоб прилетело самое настоящее распятие. Но людей нужно понемногу приучать к молодежному творчеству, и к тому, что развлечения не ограничиваются первомайскими шествиями, велопробегами и праздничными митингами. Я уверена, что фестиваль где-нибудь на городской площади прошел бы на ура. Не без жертв, но на ура. Возможно, смертью храбрых пали бы первые выступающие. Затем зрители втянулись бы и возможно даже сплясали. Возможно даже обеими ногами.