Лора Мэйлин Уолтер - Созвездия тел

Не успев совладать с собой, я рухнула вперед, не способная больше бороться с этим притяжением. Я упала на Дейрдре и воткнулась лицом ей в шею. Она вся пульсировала, звенела, словно зов сирены. Этот момент был заряжен не сексуальным влечением, а чем-то значительно бо́льшим – ощущением нашей ничтожности во всей бесконечности вселенной.

Спустя миг Дейрдре аккуратно отстранилась от меня.

– Все будет хорошо, – уверила она меня. – Помни об этом.

Она собрала вещи и вышла. Я смотрела, как она распахивает дверь – « Женщины », а не « Девочки », – и только потом повернулась к зеркалу. В нем отражалась нерешительная девушка, юная и неискушенная. Едва распрощавшаяся с детством. Я с опаской коснулась пальцами стекла, как будто хотела призвать отражение Дейрдре на замену собственному. Я ощущала себя неудачницей, только упустившей нечто бесценное.

Тогда я в последний раз видела Дейрдре в школе. Ночью она пропала.

В тот вечер мы с Майлсом вышли на задний двор, чтобы сыграть в прыгбол – игру, придуманную нами в детстве. Мы по очереди кидали маленький резиновый мячик-прыгун в стену дома, и второй игрок должен был поймать его, прежде чем мячик повторно коснется земли. Это была грубая игра, требовавшая расчета и безжалостности, и играть в нее в постепенно сгущающихся сумерках казалось нам верным решением. Свет угасал, тени удлинялись, и мы кидали мячик все чаще, словно соревновались с уходящим днем.

Я заметила, что жестче всего Майлс играл, когда был выбит из колеи, а сильнее всего из колеи его выбивала недостижимость мечты стать толкователем. Я тоже вкладывала больше силы в броски, когда злилась, но понять, откуда берется эта злость, не могла. В пятнадцать лет я не осознавала, как отношусь к правилам, которым мне полагалось следовать, и рискам, которые мне нужно было учитывать по той простой причине, что я была девушкой. Злость бурлила у меня внутри, заряжая меня азартом. После нескольких раундов прыгбола у меня ныли ладони и болели плечи, а иной раз я даже уходила с синяками.

Пока мы играли, я вспоминала об инспекторе, о губах Дейрдре и бросала, бросала, бросала – с такой силой, что мама высунулась из окна на втором этаже и пожаловалась на шум. Увидев ее силуэт на фоне желтого света, лившегося изнутри, мы осознали, как сильно стемнело и что пора было заканчивать с игрой, хотя мама нас об этом и не попросила.

Мячик был у Майлса. Когда мама закрыла окно и ее темная фигура пропала из виду, он все еще стоял с мячом в руке. Я видела, как он колеблется, как гуляют его бицепсы, и подумала, что он все-таки сделает бросок. Но он кинул хмурый взгляд на заднюю стену дома, и я поняла, что он прикидывал счет.

– Четыре-три, – сказал он, опуская руку. – Ты выиграла. – Он швырнул мячик в траву под забором, где его тут же поглотила тьма.

Мы вошли в дом и обнаружили маму в кухне с телефоном возле уха. Ее ладонь с дрожащими пальцами взлетела ко рту. Лицо превратилось в маску.

– Майлс, – тихо сказала она. – Дейрдре. Она пропала.

«Куда пропала?» – было моей первой мыслью.

Мама развернулась ко мне. Щеки ее пошли красными пятнами – верный знак, что она сейчас раскричится или заплачет.

– Селеста, не стоит тебе это слушать.

– Почему это? Я хочу знать, что происходит.

Майлс положил руку мне на плечо с нежностью. Резкий контраст после жесткой игры в прыгбол.

– Мама права, Селеста. Иди к себе.

– Но я же видела Дейрдре сегодня в школе.

Мама уже не слушала. Она снова прижала телефон к уху и шепотом с кем-то переговаривалась. Через некоторое время она закончила беседу.

– Дело передали властям. – Ее рука осталась на телефонном аппарате, и мама оперлась на него всем своим весом. – Ее родители уже обратились в полицию. Кто-то сообщил, что Дейрдре разговаривала на улице с мужчиной.

– С ней все будет в порядке, – сказала я, но стоило этим словам вылететь наружу, как я засомневалась, стоило ли их произносить. Что-то в этот момент дало трещину, словно реальность разваливалась по кускам.

– Прошу тебя, Селеста, – сказала мама. Она сморгнула слезы. – Иди в свою комнату. Я и так уже слишком много вам рассказала.

Я вышла из кухни, ошеломленная видом плачущей матери, и поплелась к себе наверх. Я бездумно залезла на кровать и зарылась в одеяла. Меня трясло. Сначала дрожали только ноги, но вскоре сильный тремор охватил все мое тело, и я не могла с ним справиться. Я плотнее завернулась в одеяло и вцепилась в край матраса, словно тот был моим якорем. Зажмурившись, я досчитала до десяти. Когда я открыла глаза, меня все еще трясло.

Я знала, что случилось с Дейрдре, и в то же время не знала. Дейрдре была превращенкой, и она исчезла. Значит, ее похитил мужчина. Значит, она обесчещена. Как и всем девочкам, мне с детства внушали, что девушка, пропавшая не по своей воле, а потом вернувшаяся, – иная, испорченная. И никогда ей не стать прежней.

Внизу снова зазвонил телефон. Я зажала уши ладонями. Сдавила их так сильно, что в голове зашумело, как шумит океанский прибой в ракушке. Волна, еще одна волна, другая.

Я пролежала в кровати долгое время. Разглядывала звезды на потолке, всматривалась в них, пока они не начали расплываться, двоиться и порождать себе подобных, – и тут ко мне постучали.

– Войдите, – отозвалась я.

Дверь приоткрылась. Вошел Майлс, следом за ним – родители. Я даже не заметила, что папа вернулся домой. Он много времени проводил на работе, трудясь над новым проектом – рекламным плакатом, который должен был встряхнуть всю индустрию, – поэтому видеть его дома в такой ранний час было очень странно. Или, может, час уже был не ранний. Может, я провалилась в сон?

– Прости меня, Селеста. – Мама стояла, обхватив себя руками. – Мне стоило как-то иначе сообщить тебе о Дейрдре. Я была в шоке.

Я села в кровати и скинула одеяло.

– Есть какие-нибудь новости?

– Выпустили официальное заявление, – сказал отец. – Я на работе услышал.

– Ужасно. – Мама покачала головой, все еще обнимая себя руками. – Просто ужасно.

Майлс внимательно осматривал мою комнату, будто думал, что Дейрдре прячется у меня среди вещей.

– Что именно она сказала тебе днем? – спросил он.

Я ощутила на себе взгляды всех троих.

– Я просто на минуту столкнулась с ней в туалете. Мы поболтали о моем грядущем превращении. – Я не стала упоминать о помаде и о том, что она говорила о власти и выборе. Я опасалась, что тем самым подтвержу, что она сама навлекла на себя беду.

Но опасаться было поздно. Весь город, все родители, учителя и ученики, услышавшие заявление, уже пришли к выводу, что Дейрдре виновата сама. В плен к мужчинам попадали девушки определенного типажа: бунтарки, любительницы флирта, те, что щеголяли своим будущим. Я верила в это всю жизнь. Все мы верили.