Алексей Гончаров - Туман

– Останься, – безнадёжно потребовала мать, но Максим уже был за дверью.

Выйдя во двор, он заметил у соседнего подъезда бабу Паню, поздоровался с ней, и она, что-то пробурчав, кивнула ему в ответ. Потом Максим наблюдал, как из милицейской машины, безжалостно опираясь на дверь, поднялся подполковник Жмыхов во всём положенном обмундировании и даже фуражку надел на голову. Михаил Анатольевич слишком усиленно маскировал нетрезвость на своём лице под усталость, что Максиму было не сложно догадаться, что милицейский чиновник попросту пьян. Это обстоятельство почему-то позволило Зиновьеву не стесняться в выражениях.

– Клоун, – презрительно окрестил он подполковника вполголоса.

– Чего ты там хочешь сказать? – прищурился на него Жмыхов, явно ничего не расслышав из-за музыки.

– Ни чё, – так же не громко ответил Максим.

Михаил Анатольевич попытался изобразить приветственную улыбку, но получилась только какая-то самодовольная гримаса на его лице. Он постоял немного, разглядывая личность с первого этажа, потом попрощался с водителем и по-хозяйски громко хлопнул дверью. Музыка тут же ушла со двора в глубину салона автомобиля, но через секунду и там затихла.

– Так что ты говорил? – спросил Жмыхов, с трудом демонстрируя любезность.

Максим не часто позволял себе набрасываться с оскорблениями на людей, но Жмыхов всегда его раздражал, и не только образом жизни, а просто внешним видом, и тут Зиновьев ничего с собой поделать не мог. Хоть они и сталкивались лицом к лицу очень редко, но каждый раз в Максиме вскипала необузданная неприязнь к этому человеку. А сейчас, когда этот пузатый тип в погонах позволил себе устроить во дворе какой-то балаган, и смотрел на Макса с тупой благодушной физиономией, неприязнь Максимова перерастала в настоящую ненависть.

– Я говорил: хорошо хоть без шлюхи заявились. Уже, как-то, прогрессируете в лучшую сторону, – сказал Зиновьев громко и чётко.

Вначале Михаил Анатольевич посчитал, что противный голос прозвучал в его подсознании, а слух при этом был совсем не задействован. Потом он нервно потряс головой, пытаясь встряхнуть свои мысли, но почувствовал, как опускается в какую-то яму. Ухватившись рукой за мигающую световую панель на крыше автомобиля, он попытался остаться в реальности, и вопрос сам вырвался из него, почти инстинктивно:

– Я не понял. Ты что там ляпнул?

В моральном отношении Максим уже занял прочную позицию, и такой босяцкий возглас его не смутил.

– А у вас по темноте со слухом плохо? Поэтому вы с «мигалочками» повсюду мотаетесь? – задавал он свои вопросы. – Или сложный текст современных романсов засорили ваши барабанные перепонки?

В этот момент красно-синие огни прекратили свой стремительный хоровод, и Жмыхов чуть отпрянул от машины. Но это отключение светового сигнала напомнило Михаилу Анатольевичу, что он не одинок в этом гадостно складывающемся положении.

– Погоди, не уезжай, – предупредил он водителя, стукнув костяшкой пальца по боковому стеклу, и сделал пару уверенных шагов к наглецу, но вдруг остановился.

Подполковника задержал обыкновенный инстинкт самосохранения; уж больно уверенно держался перед ним этот холёный мерзавец. Так же Михаила Анатольевича остановило отсутствие какого-либо стратегического плана в отношении этого нахала: что Жмыхову предпринять, когда он подойдёт к этому долговязому субъекту вплотную? Но надо заметить, что ещё одно обстоятельство парализовало всякую решительность Михаила Анатольевича, о котором он не забыл; просто, оно опустилось на уровень подсознания. Этим обстоятельством было жуткое уведомление о том, что оказывается его тайные похождения с девочками были здесь всем известны. И эта необдуманная пока им и не расцененная должном образом ужасная новость, так же непроизвольно сковала Жмыхова.

– Вы хотите задавить меня этим белым «крокодилом»? – усмехнулся Максим и предупредил: – Тогда отойдите подальше, потому что первым под колёса попадёте вы. С вашей-то нарушенной координацией движений.

Такое неслыханное хамство привело Михаила Анатольевича в нужные чувства. Даже если бы он напряг свою память, то вряд ли бы вспомнил, когда к нему обращались с таким издевательством. Ещё большую уверенность Жмыхову придал его мундир старшего офицера, на который он скосил глаза, провёл пальцами по отвороту, потом поднял взгляд полный злобой на мерзавца и прошипел:

– Тебе что, вольная жизнь надоела? Захотелось на нарах поваляться?

И начал грозно, но осторожно, надвигаться на Максима, при этом сдёрнув рукой хлястик с пустой кобуры. Жест подполковника был выразительным и устрашающий, но Зиновьев не испугался.

– Не волнуйтесь вы так. Я не собираюсь занимать ваше место, – почти с сочувствием ответил Макс, проявив завидное внешнее спокойствие, но мышцы его на всякий случай напряглись.

От этих слов рассудок подполковника окончательно помутнел. Он на секунду даже потерял своё местоположение в пространстве и не понимал, почему именно сейчас, когда на душе и так хреново, между ним и заветной входной дверью стоит эта наглая мерзость. Жмыхову захотелось одним ударом уничтожить эту хамскую рожу, и для этого он собрал все свои силы.

Но пока подполковник размахивался, показывая своим массивным телом, что собирается проявить совсем недружеские намерения, Максим успел запустить обе руки в боковые карманы куртки и сделать шаг назад. Пухлый кулак пролетел по тёмному воздуху далеко от лица Макса. Вторая попытка наказать молодого наглеца, Жмыхову так же не удалась. Больше того: на этот раз он не удержался на ногах и, после пустого выброса руки, потеряв равновесие, Михаил Анатольевич припал одним коленом на мокрую траву.

Надо отдать должное, что поднялся он быстро, обтёр об штанину испачканную ладонь, и готов был вновь броситься на пассивного врага, но опять его удержало что-то вроде инстинкта самосохранения. На Михаила Анатольевича накатила тревожная волна, наполненная забытыми детскими переживаниями и волнениями. Тяжело дыша, глядя исподлобья на своего обидчика, он почувствовал себя беспомощным, как когда-то в детстве, когда без взрослых невозможно было избавиться от рычащего пса, который загнал его на дерево. Без вмешательства двух женщин на автобусной остановке, группа подростков отобрала бы у него новенький велосипед, подаренный родителями на день рождения. И ещё Жмыхов вспомнил, как поздним вечером умирал от страха на уже разрушенной тогда машинной станции, поссорившись до этого с отцом, и как спасительницу принял мать, которая пришла его искать.

В любой жизненной ситуации, как правило, спасительная соломинка всегда отыщется. Вот и на этот раз она появилась, да и не одна. Сначала щёлкнула автомобильная дверь, отстегнулась, и к месту разборки вышел водитель, которого звали Сергеем, а после, из окна второго этажа раздался пронзительный с отчаянной и умоляющей интонацией голос Милы Алексеевны: