Алексей Гончаров - Туман

– О, боже! Мясо сгорело! – вскричала Мила Алексеевна и бросилась по лестнице наверх к себе, но в пролёте между этажами задержалась, дожидаясь, когда подымится грозный заезжий сосед.

Жмыхов проводил усталым взглядом странную дамочку, немного повозился с ключом, открыл дверь своей квартирки и, не по привычке, как это всегда происходило, а с яростным желанием бросился к холодильнику и достал початую бутылку водки. Не утруждая себя поиском стакана, он прямо из горла сделал несколько больших глотков, прошёл с бутылкой в комнату и плюхнулся спиной на застеленную кровать.

Подобного сумасшедшего, тяжёлого, отвратительного и даже омерзительного вечера Михаил Анатольевич не смог припомнить в своей солидной, размеренной и укомплектованной по всем параметрам жизни.

– Но ничего, ничего, через несколько минут всё будет кончено, – смотрел он в потолок и рассуждал вслух. – Эти черви по достоинству оценят, на что я способен, и увидят мой триумф. И этот главный червяк согнётся передо мной, и будет молить о пощаде. Вот, сволочь. Как только земля таких держит? Такой грязи навалить на заслуженного человека, …даже мундира не постеснялся. Да этот гадёныш и грамма не сделал из того, что сделал я для общества. Но я тебе устрою…. Нет, такого прощать нельзя.

Вслед за этими словами Михаил Анатольевич приподнялся и сделал ещё один мощный глоток из бутылки.

В эту минуту в соседнем подъезде, Валентин Егоров уже почти отпустил от себя воспоминания и ностальгическое настроение и, как мы уже знаем, он переключил своё внимание на телевизионную спортивную трансляцию. Подъехавшая минутами ранее милицейская машина не вызвала у Валентина Владимировича особого удивления и интереса. Он догадывался, что заявился Жмыхов; ну и пусть, что непривычным для себя способом: с мигалками и прямо к дому. Почему-то Егоров предполагал, что когда-нибудь этот подполковник именно так и должен был заявиться, чтобы доказать всем, что он выше того, чем о нём могут думать. Единственное, что настораживало Валентина, это то, что машина до сих пор ещё стояла во дворе. Он подумал: а почему бы ему не прогуляться до соседнего подъезда и не зайти поздороваться с Максимом. Тайно Валентин Владимирович надеялся и на случайную встречу с Милой Добротовой, к которой он всегда испытывал симпатию, а в последнее время эта симпатия переросла в нечто большее и волнующее. Егоров искусственно пытался внутри себя сдерживать чувства к этой женщине, чтобы, не дай бог, они не разбушевались и не стали кому-то заметны, потому что Мила была замужем за Петром, и это обстоятельство являлось для Валентина больше, чем табу. Каждый раз, когда случайно появлялась лёгкая поверхностная мысль о Миле, Валентин клеймил её неприличным искушением и старался отмахнуться от неё, как назойливой мухи. А глобально размышлять об этой женщине, он себе не позволял, поскольку познал все мучительные приложенные правила своего одиночества и не желал бы такой участи даже врагу, не говоря уже о соседе.

Вот и сейчас, спускаясь по скрипучей лестнице, Валентин заставил свои мысли работать в другом направлении. «Макс наверняка уже что-то узнал, почему подполковник появился столь нетрадиционным способом, – проговаривал про себя Егоров, – и зачем припарковал свою машину так небрежно: почти под бельём, которое ещё засветло развесила Мила…. Вот, чёрт!», – опять остановил он себя.

Внизу, на первом этаже простонала дверь, и Валентин приветствовал поклоном головы бабу Паню, которая вышла, как это часто случалось, на его шаги. Она быстренько в своих красках рассказала, что случилось во дворе. Он поблагодарил её за сведения, так же кивая головой, тяжело вздохнул, и задумчивый вышел из подъезда. Не спеша, Валентин Владимирович вышагивал к первому подъезду, не отрывая взгляда от светлого специализированного автомобиля, за лобовым стеклом которого бледным пятном проглядывалось лицо водителя. Валентин дошёл до нужной двери и, уже было хотел открыть её, схватился за ржавую ручку, но услышал неприятный звук: – вдалеке противно завывала сирена, обдавая его сердце колючей тревогой. Он так и не вошёл в подъезд, а с болезненным страданием на лице дожидался предсказуемых гостей, с отвращением слушая нарастающий вой. И вскоре во двор влетел черный микроавтобус и резко затормозил. Из салона высыпались, как картофелины из рваного мешка, четверо вояк в тёмной форме с автоматами и, не обращая внимания на Валентина, вбежали в подъезд. Из белого автомобиля вышел старшина Сергей и, заметно нервничая, потому что заламывал пальцы, направился к Егорову. В подъезде послышалась какая-то возня, но без возгласов и криков.

– Жмыхов пьяный что ли? – обречённо спросил Валентин, когда водитель подошёл к нему.

– Был бы трезвый, этого бы не было, – с сожалением ответил старшина.

– Можно «разрулить» эту ситуацию, как думаешь?

Сергей покачал головой и сказал:

– Даже не знаю. Бред какой-то. Он злой, как чёрт.

– А что это означает: «разрулить»? – раздался голос в притворно сладенькой интонации со стороны микроавтобуса.

Мужчины не заметили, как с переднего пассажирского места вышел человек в штатском костюме и, прислонившись боком о тупой нос микроавтобуса, заложив руки на груди, оценивающе смотрел на них.

– Я имел в виду: разобраться по-человечески, – ответил ему Валентин без всякой надежды.

– Так мы и разберёмся, дорогой сочувствующий товарищ, – с едким уверением пообещал ему загадочный гражданин.

Послышался топот, и двое бойцов выбежали из подъёзда, заняли позиции по разные стороны двери, а другая пара захватчиков вывела во двор Максима Зиновьева, руки которого уже были за спиной и застёгнуты в наручники. Валентин Егоров для себя отметил, что спецназовцы работали слишком уж чинно и слаженно; видимо, ребята скучали по настоящим операциям, а сейчас просто показательно отрабатывали свои навыки.

Почти сразу же во двор вышел Михаил Анатольевич Жмыхов. Китель на нём был расстегнут, вместо ботинок на ногах были уже домашние шлёпанцы, а в глазах блуждала пьяная сонливость.

– Ну-ка, постойте, мужики, – приказал он автоматчикам вялым голосом. – Дайте мне попрощаться с этим террористом.

Группа в тёмных камуфляжных формах остановилась у микроавтобуса, и те двое, что придерживали Максима за плечи, развернули задержанного и подвели его к подполковнику. Михаил Анатольевич с очень неприятной улыбочкой, в которой выражалось всё его хищное торжество, разглядывал непроницаемое лицо арестованного. Потом он мельком взглянул на подъездную дверь и, убедившись, что пожилая мамаша ещё не вышла, всадил свой кулак под рёбра Максиму. Тот, не издав ни звука, слегка обвис на руках у спецназовцев, но очень быстро пришёл в себя, снова выпрямился и одарил Жмыхова улыбкой, которая больше напоминала сочувствующую усмешку.