Ирина Муравская - Иллюзион. Сказки оживают в полночь

Так и отбивал удручённо мысом громадного сапога траву у порога, пока не прослыхал про трехглавую говорящую ящерицу в соседнем королевстве. Красавица-царевна, ровно, как и полцарства Васю не интересовали, а вот шанс потягаться с дивом заморским… разве может быть что-то лучше? Радостный царь, довольный бескорыстными помыслами, благословил его и помахал на прощание. Никите Кожемяке ничего не оставалось, кроме как тяжело вздохнуть и снарядить ученика в путешествие опасное.

Шёл Василий пешком. Ни один конь не смог бы выдержать его физической мощи, кобылке просто переломало бы хребет. Так что путь ему предстоял долгий, но весёлый. Так прошла неделя путешествия, а следом и больше. Время теряло очертания, счёт рассветам же Вася не вёл, сбился уже на третьем. А заблудился и того раньше, но упорно шёл на запад, как велел Никита.

То, что он идёт не туда стало понятно, когда на смену бескрайним лугам на Василия выскочил сумрачный лес. Густой, тёмный, с терпким запахом застоявшегося болота. Очень скоро появилась и сама топь, от которой поднимался и зависал на уровне человеческого роста удушливый туман. Сапоги Василия начали увязать в воняющей тине. Насмешливо квакали в илистых кустах лягушки, наблюдая за попытками богатыря выбраться. Долго он барахтался, упрямо пробираясь вперед, туда, где вдалеке горел маленький огонёк.

Туман, словно не желая пропускать чужака, становился всё гуще, оседая налётом на языке, но Вася не сдавался. Наконец, старания окупили себя ― вязкое болото начало его отпускать. Ещё четверть часа и он стоял перед низким заборчиком, собранным из кривых колышек на чьи концы, как декоративные украшения, были насажены черепа. Человеческие.

За забором угадывалась покосившаяся на одну сторону избушка, частично ушедшая правой стороной в трясину. В стороне нарезали круги каркающие вороны. Из трубы клубился дым. В единственном окошке горел свет от камина, он и привлёк его.

Василий озадаченно почесал репу, разглядывая вбитую в землю табличку с выцарапанными на ней гвоздём неровными буквами: « ЕсЛи ПрИшЛи, УхОдИтЕ. ДаЖе ЕсЛи Не ПрИхОдИлИ, вСё РаВнО пРоВаЛиВаЙтЕ ». Он, кажется, догадывался, куда попал. И всё же рискнул. Как там учил его учитель?

– Избушка, избушка. Встань по-старому, как мать поставила. К лесу задом, ко мне передом.

– Придурок. Она ж неживая. Куда она тебе встанет? ― рассмеялось болото. А, нет. Это было не болото, а вынырнувшая откуда-то из спутанных ветвей молодая девушка. Точно не страшная старуха с крючковатым носом и бородавкой на подбородке, что вроде как должна жить в этом месте.

Огненно-рыжие волосы были убраны под платок, завязанный на манер тюрбана, правда узелком вперед. Понять цвет волос можно было только по бровям и выпавшей на лицо пряди. Белое платье-рубаха спущено дальше некуда, оголяя плечи и декольте, что под угрозой позора не позволили бы себе местные барышни. На талии красовался узорчатый цыганский платок. Под ним шелестела понева до щиколоток. На сгибе локтя висела плетёная корзинка.

Красавица всем красавицам красавица. Девушку уродовал лишь шрам, проходящий через бровь с глазом и рассекающий половину лица.

– Ты Баба-Яга? ― на всякий случай переспросил Василий. Вдруг за маской молодой девицы прячется трехсотлетняя старуха с единственно целым зубом?

Девица обиделась.

– Сам урод. Припёрся, ещё и обзывается. Чего надо?

Василий уже сомневался, но решил перестраховаться. Учитель хорошо его натаскал.

– Ты меня, бабка, сначала накорми, напои, в баньку своди, спать уложи, а наутро расспрашивать будешь, ― чувствуя себя полным идиотом пробормотал он. Делать нечего, пароль, проверенный веками, было необходимо произнести, иначе нравная ведьма сожрала бы гостя до косточек. Так уж повелось.

Разорванная бровь девушки выгнулась мохнатым червяком в такой дуге, что и радуга бы позавидовала.

– Ты больной, да? Умственно отсталый? А задницу тебе не поцеловать? Тут тебе не спа-салон.

Нет. Здесь явно что-то не так.

– Так ты не Баба-Яга?

– Дошло, наконец? Слава варёным яйцам.

– Но здесь ведь она раньше жила? ― не унимался Вася. ― Старая ведьма. В ступе летала с метёлкой.

– Понятия не имею, кто тут жил, ― выковыряв что-то из зубов, прицыкнула девица. ― Когда я пришла, хата пустовала. Но ступа валяется где-то, да. Видала.

– А где курьи ножки? ― богатырь бросил задумчивый взгляд на покосившуюся избушку.

– А. Эти бройлерные окорочка? Гниют на заднем дворе. Вонищи от них первое время было, жуть. Ну чё, яхонтовый? ― девица смерила гостя подозрительным взором. ― Баню и ужин не обещаю, а чаем, так и быть, напою. Хотя ты такой здоровый, голодный небось… ладно, что-нибудь приготовлю. Ну так что? В дом рискнёшь зайти?

– Чего же не рискнуть, ― воодушевился Василий, услышав про еду. Его котомка за спиной давно истощилась. ― Охотно.

Скрипнула кривая дверь с зазорами между досок. Внутри избушки было чуть более уютно, чем снаружи. На потолке в углах висела паутина, что привело Васю, как жуткого арахнофоба в ужас, но в целом было цивилизованно, хоть и скромно обставлено.

Всякую гадость типа дохлых мышей, консервированных змей и чьих-то внутренностей Лукерья, а это, конечно же, была она, утопила в болоте ещё в первый день. Спать, когда на тебя пялятся мёртвые глаза из-за стекла она не смогла. Всему есть предел.

Печка гостеприимно потрескивала поленьями, над входом висели вязанки сушёной мяты ― попытка отбить смердящий запашок с заднего двора. Стол, скамья, да расстеленная постель на печке ― вот и всё скромное убранство. Ну ещё люк в полу, ведущий в подвал.

Лукерья поставила на стол корзинку с грибами. Какими-то странными. Вася таких и не видел ни разу.

– А их того… вообще можно есть? ― спросил он.

– В душе не чаю. Но я ж до сих пор жива, значит можно, ― резонно заметила та.

И не поспоришь. Больше богатырь с расспросами не лез, присев за стол, чем занял едва ли не половину крошечного дома, и покорно сложил ручки на коленках. Лукерья колдовала у печи, ощипывая дикую утку, которую добыл ей к порогу лесной волк в зубах. Начистила притащенных ондатрой клубней стрелолиста, что неплохо заменяли картошку, и приправила всё душистыми травами, что принесла ей в окошко сова.

Василий смотрел на помощников с разинутым ртом, в который в какой-то момент залетела навозная муха. Богатырь, не заметив, проглотил её, отупело смотря себе под ноги, возле которых меланхолично проползал по своим делам уж.

Он не знал, вернее не помнил дара Лукерьи и её особой связи с миром животных. Дара, который, как и другие врождённые способности не смогла коснуться загребущая рука ростовщика. Сделку он заключал с Владом, а потому других выжать до капли, к собственному сожалению, не мог.