Александр Уров - Present continuous. Текстолёт. Часть II

Справа от него уже расчехлил свой аккордеон Слепой – парень, страдающий дурацкой болезнью с нелепым названием «куриная слепота». С наступлением темноты бедняга практически переставал различать предметы вокруг и становился совсем беспомощным и беззащитным. Почему великий музыкант? Ответ прост – когда Слепой, медленно раскачиваясь и сливаясь с космическим аккордеоном, начинал исполнять волшебные фуги Баха, споры учтиво замолкали, веткастое пространство заполнялось разноцветными смыслами, за спиной радостно раскрывались крылья, и волнительные предчувствия плодовоягодного полёта охватывали второкурсные души. Но главное доказательство великости Слепого заключалось в том, что после токкаты и фуги ре минор из лесного мрака непременно выходил сам Иоганн Себастьян, гутен абент, штуденты, присаживался ближе чем рядом к Слепому, и в слезах его немецкого восторга отражались искры русского костра. Какие ещё нужны доказательства, товарищ Фома? Когда после третьего посошка Себастьяныч уходил, Берлен и Ковырякин ещё какое-то время пытались неуклюже вернуться к спору о чём-то там, в будущем, но безуспешно. Обсуждаемые час назад темы безнадёжно исчезали, как будто немец специально забирал их с собой в своё тёмное инквизиторское средневековье.

– А почему бы и нет? Хорошая версия! – пьяно икнул инженер Ковырякин. – Сидят там какие-нибудь гёты с гейнами или шиллеры у костра, греются, гадают о будущем – и вдруг Бах! Как чёрт из табакерки выскакивает с натыренными у нас темами и начинает им рассказывать. Эти трое его слушают внимательно, шнапсиком запивают. А спустя годы появляются ихние фаусты, разбойники и уленшпигели, по которым надо курсовые сдавать.

– Нет, – закачал головой Берлен, – нет, Уленшпигель – это… это… это у другого костра…

– Согласен, – кивнула ковырякинская голова.

О, как же всё переплетено в этом загадочном восемнадцатиградусном мире.

А вот и подошло сюжетное время для Лутэ, четвёртой участницы языческой посиделки. Красивой девочке с кафедры диковинных растений не нужны никакие доказательства – без портвейна и Баха она давно знает, Слепой – гений. Вот сейчас она бережно возьмёт его за руку, почувствует прикосновение и продолжение музыки и поведёт нежно свою любовь через ночные чудища подмосковного леса. И одна только мечта у правнучки далеких викингов – вот так за руку идти вечно по жизни и оберегать своего Орфея…

Только бойся весны, Эвридика. Весной в лесу появляются змеи и тот, кто решает нас умереть…

Лутэ особенно не спрашивали, где она хочет учиться после школы или кем хочет быть. Выбора не было. Педагогический институт. Мама – зав. кафедрой иностранных языков. Всё уже было предопределено ещё в восьмом классе. Тогда же Лутэ, как и большинство детей учителей, начала усердно заниматься английским языком с репетитором. Для поступления в институт в то время нужен был аттестат четыре с половиной минимум и знакомство. Блат. Проходной балл был высокий, надо было набрать 23, 5.

Аттестат получился. Теперь вступительные экзамены. Сдающих ребят было много. Половина отсеялась после сочинения. Шпаргалки помогали не всем. Луч света в тёмном царстве беспощадно высвечивал вопиющую безграмотность. Многих ушли после истории, знать решения всех съездов КПСС – слабо? Самые упёртые абитуриенты продолжали сдавать экзамены. Мелькали уже знакомые лица. Высокий мальчик каждый раз здоровался с ней молча, просто кивал. Часто на неё смотрел. Потом осмелился и подошёл. Завязался шнурочек разговора. И вот последний экзамен позади. Вывешиваются списки поступивших. Лутэ пробралась сквозь толпу и нашла свою фамилию. Выбравшись обратно, она увидела высокого мальчика в стороне. Он молча курил и так же молча кивнул ей. Всё понятно. Не поступил. Докурил, кивнул ей ещё раз и ушёл. Лутэ смотрела на его грустную, поникшую фигуру и чувствовала себя виноватой. Не так уж она и хотела поступить в этот институт, ей было всё равно. С такой мощной поддержкой, как мама, ей не было особенно сложно. А вот чьё-то место она заняла. Кто очень хотел там учиться.

Потом оказалось, почти все поступившие имели своих тайных покровителей из обкомов и гастрономов и тоже позанимали чужие места. Время было такое. Чужое было время.

Каково же было счастливое удивление, когда на первом собрании первокурсников Лутэ увидела знакомую высокую фигуру. У Слепого, а это был он, тоже оказался тайный покровитель, звали его Стажёр. Работал он в небесной канцелярии правой рукой Бога по земным делам.

Эта самая рука проследила, чтобы Слепой и Лутэ попали в одну группу. Сидеть всегда рядом они решили уже сами – в аудиториях, в столовой, в метро, даже на санках с горы по отдельности спускаться не решались. Красивая пара, оба породистые и правильные. Но вот назвать их отношения любовью окружающие сверстники не могли. Что-то тут не так. В восемнадцать-то лет… Как-то спокойно, размеренно, без юношеских истерик «ахтак!!!» Без девичьего десятого по счету «нуикатисьтогдаотсюда». Ведь любой парень знает, что любить любимую – значит завидовать стулу, на котором она сидит, рюкзаку за её плечами, ревновать к каплям дождя на её щеке, быть готовым убить каждого, кто посмотрел на неё, и ежедневно врать, врать, врать, врать, врать, врать, что будешь любить её вечно и только её одну.

Слепой никогда не завидовал стулу, у него всегда был зонт на случай дождя, и, похоже, он ни разу не обманул её, просто потому, что никогда ничего не обещал.

Лутэ думала, что любит Слепого, по тому привычному для многих домашних девочек незнанию, какой может быть настоящая любовь. Да и странная болезнь Слепого, как он без надёжного вечернего поводыря? А волшебная музыка? Ведь всем понятно, что играет он исключительно для неё…

«Неразбуженная» – так однажды назвал её инженер Ковырякин. Тут так и просится «инженер человеческих душ». Самое удивительное, ближайшее будущее показало, что Ковырякин был прав. Но пока не пришёл тот, кто её разбудит, Лутэ, как могла, заботилась о своём слепом Орфее.

Закапризничал он как-то, приуныл, покрылся осенью, мол, просыпаюсь утром, открываю глаза, и опять стена передо мной. Каждое утро одно и то же…

Лутэ встревожилась. Что же делать? Как его порадовать? Озорная веселая мысль в мини-юбке влетела в кабинет серьёзного начальника мозга: есть классная идея! Она сделает окно! Да не куда-нибудь, а в Японию! Привет вам, хоккушки Басё! Помуракамимся немножко!

Только это должен быть сюрприз. Утром Слепой ушёл на работу, Лутэ осталась одна. Пора. Пора приниматься за дело. Тщательно составила список всего необходимого. Сбегала в магазин, всё купила. Обозначила границы окна. Накладывала краску прямо на обои. Краска белая – основная, ещё голубая, синяя – это гора. Ну и розовые и оранжевые лепестки, как дождь, падающий из цветущей сакуры. Приходилось работать быстро, чтобы всё успеть к его приходу. Получилось очень красиво. Сняла пограничную маскировочную ленту, получилась рама. И вот оно – окно в Японию! Охайё!!! Занавесочки повесила маленькие, чтобы не мешали смотреть на гору. Даже соорудила из доски подоконник и поставила на него цветы и леечку. Все атрибуты окна. Пусть фальшивого, но окна.