Екатерина Романова - Искра. Судьбе вопреки

– Я за каталкой.

– Ка… какой каталкой? – села на кушетке до конца не понимая, что происходит.

– Так, дорогая, – Григория снял очки и размял переносицу, после чего вернул стекляшки на место и глянул на меня так серьезно, что внутри похолодело. – Нормальный аппендицит вот такой толщины, – он показал двумя пальцами от силы сантиметр. – У тебя – вот такой вот.

Какой-то неправильный у меня аппендицит, судя по пальцам доктора.

– Смекаешь? Как должно, а как у тебя, – он сузил пальцы, затем расширил. – Должно быть – у тебя. У тебя – должно быть…

– Я поняла, поняла, хватит! – не выдержала и схватила его руку, чтобы перестал мельтешить перед лицом. Карие глаза уставились на меня в ожидании решения. Я прямо-таки видела, как внутри кофейной радужки скальпели блеснули. Маньячина в белом колпаке! – Что можно такого сделать, чтобы ничего не делать?

Григорий усмехнулся и посмотрел на Лоби, в поисках поддержки, но та лишь пожала плечами.

– Ладно. Поясняю. Когда аппендикс такой, как у тебя, то совсем скоро будет… Бабах!

И так он живописно этот самый «бабах» изобразил, что я даже подпрыгнула! Мое сердце и вполовину так круто инфаркт не имитирует, как этот недодоктор последствия разрыва аппендикса.

– Ну и потом это все растечется, расползется, разрезать живот поперек, доставать четыре метра кишечника, промывать, запихивать обратно, тут, знаешь ли, главное не перепутать, когда укладываешь…

Я посерела. Особенно жестикуляция и наглядная демонстрация впечатляли. Мужик явно профессией ошибся. Актер из него тот еще! В такие моменты начинаешь жалеть о живом воображении…

– Лоби, уведи отсюда этого изверга, пожалуйста. Богом прошу.

– Ланни, боюсь, Григорий прав. Если он говорит, что тебе нужна операция, значит нужна. Разрыв аппендицита может закончиться смертью, если поблизости не окажется никого, кто способен наложить стазис и заморозить развитие осложнений.

Фиговенько.

– А нельзя это отложить на завтра?

– Да хоть на послезавтра, – охотно согласился Григорий. – Крематорий работает круглосуточно и без выходных. По воскресеньям как раз, вроде бы скидки.

– По понедельникам, – поправила Лоби с деловым видом.

– Ну, для своих-то можем и до понедельника подождать. Полежишь, отдохнешь денек. Ты, главное, сильно не воняй…

Не выдержала и пнула доктора ногой. Той самой, что он вылечил. В благодарность. Того не проняло.

– Лоби, – растерянно протянула я. – Ты же знаешь, какой завтра день. У меня не будет другого шанса станцевать для Оуэна.

– Танцевать? – едва ли не взвизгнул Григорий. – Прыгать, скакать, кишечник туда-сюда? Не-не-не, исключено, друзья!

– Григорий, – я схватила мужчину за рукава халата и с силой сжала. – От вас зависит мое будущее. Мне очень-очень нужно завтра вечером танцевать. Просите что хотите, я знаю, есть какой-нибудь способ перенести операцию на завтра. У меня же ничего не болит, температуры нет, ничего такого.

– Это еще ни о чем не говорит. Я вижу то, что вижу. Кишечник. Аппендицит. Должен быть…

– Да, да, я понимаю, – убрала его руку, которая опять принялась демонстрировать мне масштабы моих кишечных трудностей. – Я не отказываюсь. Познакомитесь вы с моим внутренним миром, но только попозже. Можно же, не знаю, этот самый стазис наложить?

– Милочка…

– Пожалуйста! – я сложила руки в умоляющем жесте и тут холодное докторское сердце дрогнуло.

– Ох, оюшки! Могу я накинуть небольшую сеть со стазисом, но гарантий никаких. Прыгать-бегать? Нет. Исключено. Если только на операционный стол добежать и запрыгнуть. Ты должна сознавать последствия. Каждый прыжок и может случиться…

– Бабах. Я понимаю. Накидывайте вашу сеть.

Улеглась обратно на стол и решила поинтересоваться, пока доктор намазывал мой живот какой-то пахучей жидкостью. Вроде как, у него рентгеновское зрение, он человека насквозь видит. В прямом смысле…

– Григорий, а я…

– Нет пока, но в ближайшие дня три советую воздержаться. Твоя королева настроена агрессивно. Планирует явиться народу и познакомиться с прибывшей знатью. Она ей приглянулась.

– Чего? – я приподняла голову и покосилась на Лоби, которая, пользуясь случаем, уже устроилась за столом и погрузилась в работу, не обращая на нас внимания.

– Ты так на свой живот косилась, что у тебя в глазах все написано. Нет. Твоя яйцеклеточка только принарядилась и прихорошилась. Готовится.

Я легла на кушетку и уставилась в потолок, пока Григорий то давил на мой живот, заставляя меня сжиматься и кряхтеть, то поглаживал его, то постукивал. Хорошая это новость или плохая? У меня не будет ребенка от Харви. А вот у Зейды будет. У Зейды он уже семь часов как есть. Точнее, уже двенадцать. Их маленькому счастью уже двенадцать часов. А то и больше. Зажмурилась, чтобы не дать слезам застилать мой мир пеленой и проморгалась.

– Вот и ладненько. Если не будешь скакать, завтра поживешь еще.

– Очень оптимистично, – заметила я, поднимаясь и опуская подол.

– Хочешь оптимизма – тебе к психологу.

– Ну, могли бы хоть улыбнуться, не знаю. Чтобы не было так тоскливо.

– Чтобы не было тоскливо в цирк сходи. Я предупредил. Не прыгать, тяжести не носить. Если все это дело разорвется, сеть удержит инфильтрат примерно полчаса. Этого должно хватить, чтобы добраться до операционного стола. Как только почувствуешь боль, жжение и прочее – сразу беги ко мне.

– А если не смогу бежать?

– Тогда ползи! – настаивал он. – Ползти не сможешь – ляг и лежи в направлении операционного стола. Глядишь, возьмут и донесут. Это называется целеустремленностью. Ты, главное, стонать не забывай, так, чтоб за душу брало. И крепко запомни, милочка. Полчаса, иначе не ко мне, а этажом ниже.

Я уже говорила, что чувство юмора у этого Григория средненькое такое?

В крематорий. Ага. Славненько поплясала. Зато рядом с фетом Сайонеллом смогу себе местечко забронировать…

Григорий исчез так же неожиданно, как и появился. Снял перчатки, бросил в ведро и вышел из кабинета, ни с кем не прощаясь. Перевела взгляд на Лоби, до конца не осознавая, что произошло. Я столько раз видела, как людям сообщали о том, что они смертельно больны или о том, что им необходима операция, но никогда не задумывалась, каково эту новость воспринимать. Когда работаешь в больнице, неважно кем, когда каждый день видишь чужие страдания, сердцем черствеешь. Начинаешь воспринимать мир как место, где нет добра и справедливости. Тут, на самом деле, свихнуться в два счета можно. Да и, если хорошенько поглядеть, Григорий, похоже, уже катится куда-то в пропасть под названием шизофрения, однако же на его счету множество успешно проведенных операций и это факт. Он лучший из лучших в девятом дистрикте и мне повезло, что резать меня будет он. Резать. Как свинину или колбаску… Ветчина «дистриктская». Вкусная, поговаривают…