Юлия Ставицкая - Дневник призывателя

Я ведь влачу сейчас никчемное существование. Я сам все уничтожил.

На меня ехидно смотрит лисья маска. В большом стеклянном шаре застыла балерина в красном платье. Она чем-то похожа на мою милую. Только она больше любила белые вещи. Так что платье балерины мне кажется запачканным кровью. Как и мои руки.

Я не хочу возвращаться. Не хочу начинать все опять. Так что нет. Хватит, Сашенька.

Хотя все же… Да. Да, черт возьми! Я скучаю! Скучаю по делу. Скучаю по друзьям, по своим чувствам. Или просто не знаю, как жить иначе. Без той тошноты, страха и власти. Без упоения и без азарта. Без адреналина. Разве можно так жить? В сером мире. Видеть и ничего не делать, знать и уговаривать себя быть как все?

Я закусил губу и резко выдвинул ящик. Мой чемоданчик лежал нетронутым. Да и кто бы посмел? Редкие гости не ступают в мою спальню. Делать им тут нечего. Это только мое место. Только для меня. И для той, что больше никогда не придет.

Выудил чемоданчик на свет, почувствовав колоссальное возбуждение, как только мои сухие пальцы коснулись приятной мягкой кожи, тугих ремешков с металлическими зажимами и выжженных символов. Меня накрыла волна дурманящего запаха трав и крови. Так пахнет моя любимая и ненавистная работа. А еще порохом и огнем.

Расстегнул. Руки дрожат, во рту пустыня. Нервно сглотнул, отгоняя подступившую тошноту. Как же давно я не брал его в руки.

– Я имею полное право, – сказал для себя. А может для тех, что уже поджидают в тени. Их никто не звал, но они и не нуждаются в приглашении. – Полное право.

Ничто не должно оставаться безнаказанным. Так меня научили. Тот человек. Тот самый, кого я ищу.

Кажется, что за окнами стало темнее. Они подобрались ближе. Их руки уперлись в стекла.

Пробежался взглядом по разномастным ключам, кинжалу с посеребрённой кромкой, револьверу, склянкам с эликсирами, гримуару, перевязанному бечевкой… Столько всего. Моя маленькая коллекция. Остальное в лаборатории. Правда, я там давно не был. С того фото ни разу. Боялся оживлять призраков минувших дней. Не хотел быть там один. Одному все равно не так. Одному там слишком тошно.

Коснулся стопки карт таро, перевязанной бечевкой. Ручная работа – все отрисовывал Янри тонкой кистью, наносил позолоту, заполнял тушью. Развязал. С каждой карты на меня смотрит демон. Там есть почти все, кроме одного. Свою карту он у меня забрал – она ему нравилась. На ней он был прекрасным, похожим на человека. И эти его желтые очки в сочетании с дорогим костюмом… Демон, как есть.

Вообще демонами греки называли божеств, Сократ именовал совесть. Оной у меня нет.

Я встряхнулся, как пес. Приводя себя в чувства. Не спать, Александр, не спать. Не время предаваться грезам о прошлом. Это как-нибудь потом.

Из чемоданчика достал рулон черной ткани, медную пластину печати, девять свечей и мел. Остался совсем маленький кусочек. Нужно будет приобрести еще. Подумал и испугался. Но не прекратил. На ткани еще был виден след меловой звезды. На каждую свечу по лучу. Я ее обвел четкими непрерывными линиями. Заключил в круг, по нему повторил имя того, кто не ограничивался одним прозванием, и вновь замкнул. Казалось столько лет прошло, но надо же – помню все. Словно только вчера делал то же самое: чертил, шептал, расставлял, зажигал пламя.

Я особо не заботился о соблюдении ритуала. Знал, что и так придет. Всегда приходил. Но традиции не позволяют звать просто так. Что-то должно быть. Это как привычка.

Сорвал с пальца кольцо и засмеялся. Я и правда, все еще его носил. Человека нет, а я все цепляюсь за безделушку. Такую жалкую, если подумать. Простое обручальное кольцо. Оно так ни разу и не пригодилось. Все же его пара глубоко под землей, покоится вечным сном, как и моя.

Покачал головой и вогнал в ладонь гвоздь. Боли не почувствовал. Слишком часто так делал. Слишком привык к виду крови. К тому, как она стекает с ладони, горячая, алая.

– … Приди, прославляя дальний Север – где луч света и тьма слились в одно целое, – кровь лилась куда-то мимо. Точнее куда угодно, кроме печати. Я не выдержал и положил ладонь сверху. Прижал.

Что-то явно делаю не правильно. Путаюсь. Смеюсь сам над собой. Так легко и спокойно на душе. Как будто с плеч свалился тяжкий груз.

Бывших охотников не бывает, да?

Тишина. Мягко горит огонь. Только резко похолодало. Прошлось ветерком по босым ногам, тронуло льдом руки, опустилось инеем на стены. Еще немного и, кажется, пойдет снег.

Задрожало, замерло над головой. Близко. Совсем близко. Такое можно спугнуть даже дыханием. Но я знаю, что он не уйдет. Не оставит меня наедине с просьбой, наедине с мыслями. Мне нельзя быть с ними, если никого нет рядом, иначе призраки прошлого заберут меня навсегда, сделают частью своего безумного хоровода. Так бывает, если слишком больно вспоминать.

– Так и не вернул себе крылья? – я не обернулся. И так знал, что все получилось. Зачем только кровь пускал? Он ведь вообще не принимает подобную жертву. Вспомнил видимо, старую привычку. Раньше думал, что все им нужна если не душа, то хотя бы кровь. Многое думал. В старости опять вернулся к началу. Не зря же говорят, что старики, как дети.

– Ты не Алистер, но наглеешь с невероятной для человека скоростью. Я восхищен. Хочешь, пожру твою душу?

– Прошло уже много лет, – заметил я, всматриваясь в неверное пламя свечи. Оно дрожит, и порою я ловлю себя на том, что вижу в нем знакомые облики. Иллюзия, как он и любит. Меня же от них воротит. Плавали, знаем. Ничего в этом нет хорошего. – Душу мою ты не тронешь. Траванешься, если она у меня еще есть.

Скорее всего, разменял на серебряники. Но я так смотрюсь даже лучше. Гораздо лучше, ведь ни одна из душ не пришлась мне в пору.

В огне Верочка танцует с Антоном. Что было бы, если бы они все же были вместе? Мой друг был бы счастлив. Да, он же любил ее больше жизни. И тогда…

Танцуют. Крутятся. Две марионетки. Сказочная принцесса и пухлый оруженосец. Им не быть вместе.

Машу на огонь, отгоняя образ. Кыш. Пошли прочь.

– Для тебя. Время существует лишь для смертных, – про душу он спрашивает лишь раз. В этот уже спросил.

– Тебя тоже можно убить, – я покрутил в руках и вновь надел кольцо. Так оно всяко лучше. Снимет потом, когда отойду в мир иной. Тогда мне уже будет все равно.

В огне вновь мелькают лица. Одно за другим, точно пламя не может определиться, кого показать. Изгибается вопросом. Мелькает вновь. Замирает на моей прекрасной и опять мельтешит.

– И что ты творишь? – возмутился мой собеседник. – Колечко-то…

– Мое. Напоминаю – те условия так и не были выполнены.

Тяжкий вдох. Он не любит говорить об ошибках. Честно, иногда мне кажется, что он считает, что их и вовсе нет. В остальное время я в этом уверен.