Мария Стрельцова - Мертвая Невеста

Если вы не хотите платить карточные

долги, то положите фотографию кредитора

в гроб к покойнику, должно помочь.

«Энциклопедия юного картежника».

Текутьевский некрополь – единственное в Тюмени «правильное» кладбище. Тут православных христиан хоронят в освященной земле, а проклятых самоубийц – отдельно, за оградкой, чтоб другим неповадно было.

Невдалеке от центрального входа стоит маленькая церквушка, деревянная и облезлая, да только на других кладбищах и такой нет. Внутри бедненько, тесно, на полу постелены домотканые половички, а священник глуховат и любит выпить.

Погосту уже третье столетие. Когда-то он по всем правилам был за околицей, однако прошло время, город расширился, и неожиданно кладбище оказалось чуть ли не в центре города. Прямо перед ним – Республика, главная улица города, сбоку – Дворец культуры «Геолог», напротив – башня Газпрома, банки, свадебный салон. А посреди бурлящей жизни – древний погост. Его обнесли красивой чугунной оградой, повесили табличку «Текутьевский некрополь, Памятник архитектуры». Тут больше не хоронят. Ну, почти не хоронят, только что по специальному разрешению.

Я дремала, пока меня несли к могиле. Гроб пах сосновой стружкой и новой тканью. Пока несли по освященной кладбищенской земле – гроб ощутимо нагрелся, мысли заволокло туманом, руки-ноги стали чугунными, я аж забоялась, что днище не выдержит такой тяжести и проломится. Вынесли за оградку – наваждение спало.

Как сквозь плотный ватный кокон до меня доносились рыдания, да такие громкие да искренние, что даже приятно было. «Сколько раз говорила – вот умру, и вы тогда поплачете, все не верили», – с удовлетворением думала я.

– Покойся с миром, Алёна, – донеслось до меня окончание надгробной речи.

«Не дождетесь!», – твердо подумала я.

Днище гроба сильно ударилось об землю, мое мертвое тельце подпрыгнуло внутри. От возмущения я даже слегка проснулась. «Не дрова везете, – злобно думала я. – Где вас учили – разве можно так с дамами обращаться?»

– Витек, – донесся хриплый голос. – Вроде криво гроб лег? Чё, поправить?

– Да мертвячке не все ль равно?

«Меня зовут Алёной!», – холодно подумала я, все больше злясь.

Тонкий Олеськин вскрик, что-то глухо стукнулось об крышку гроба, и мужской голос, от которого у живых девчонок наверняка подгибаются коленки:

– Девушка, осторожнее. Что ж вы прямо на край подошли, а если б упали?

– Кто-нибудь помог бы выбраться, – всхлипнула сестра.

– Примета нехорошая.

– Да неужто мне Алёнка что худого сделает?

«Напрасно ты так уверена», – пакостно усмехнулась я.

– Она мертвая. А значит, все привязанности к живым в ней умерли.

«И ты напрасно такое говоришь», – фотография Андрея ровно холодила мой затылок.

Лежа в кромешной тьме, я с беспокойством вслушивалась, как на крышку гроба с глухим стуком падает земля. Как же я выйду? Ну Олеська, не могла сообразить, что мне такая глубокая могила совсем не нужна! Ведь понимала, что делает, когда засовывала самоубийце в гроб фотографию. И не зря она не дала обрядить меня в дешевую покойницкую одежду – нет, я была одета словно на бал. Черный кружевной лиф платья облегал как вторая кожа, плавно изгибаясь над грудью, а от талии спадали водопады шифона.

Пошевелив пальцами, я сердцем угадала – Олеська не пожалела для меня свои лучшие туфли от Jimmi Choo. Ошибиться было сложно – я их сама подарила сестре, мне они были малы на пару размеров.

Вскоре толстый слой земли надежно укрыл меня от мира живых. Пропали звуки и запахи, и я равнодушно подумала: «Вот и все».

Меня похоронили.

Я вслушалась в могильную тишину, и с неким удивлением осознала – тут уютно и безопасно. Комфортно. Пришло ощущение, что эта могила – мой дом, мой надежный союзник, который не предаст.

Поплотнее закрыв глаза, я уснула, пережидая день. Могила обернула меня земляным пуховым одеялом, качала и баюкала, словно нежная мать. Я чувствовала, как червячки осторожно тычутся в крепкие доски, сокрушенно качают головой и отползают прочь. Да, милые, не с вашим счастьем полакомиться моим юным телом.

А лишь только на небо выкатилась луна и коснулась серебряным лучом моей могилы, я поняла: «Пора». Фотография любимого как-то особенно сильно сковывала затылок льдом, требуя от меня действий.

«Пора», – согласилась тьма, и я встала из могилы. Крышка гроба легко откинулась, земля вытолкнула меня снова в мир живых. Немного поколебавшись, я первый раз в смерти открыла глаза и посмотрела вокруг.

Тихо шуршали в траве букашки, в углу кладбища спал на лавочке какой-то пьянчужка. Вдали тускло светились окна церкви.

«Ну что ж, поиграем», – пакостно улыбнулась я.

В теле чувствовался смертельный холод и вялость. Сейчас бы в теплую могилку, укутаться землей и замереть в блаженном сне. Вот только образ Андрея не давал мне покоя, обжигал льдом и заставлял действовать.

Внезапно вспомнилось, что Олеська что-то уронила на гроб перед тем, как меня закопали. Ну-ка, посмотрим, что там сестричка мне подарила. И я, неловко встав на колени, опустила руку в могильную землю. Пошарилась в ней – и в ладошку легла какая-то коробочка. При лунном свете оказалось, что мобильник.

Отлично. Сестра у меня большая умница.

И тогда я набрала номер телефона, услышала родной голос и тепло сказала непослушными губами:

– П-поздравляю, любимый.

– Это кто? – настороженно спросил он, отказываясь верить в то, что это мой голос говорит с ним.

Что это я .

Которую сегодня похоронили.

Слышно было, что у него шумно. Музыка, нетрезвые выкрики. У моего любимого парня сегодня свадьба, знаменательное событие.

А у меня похороны.

– Как кто? Алёна это, н-не узнал, что ли?

На миг у него явственно пропал дар речи, наступила гнетущая тишина. Я чувствовала его ужас, чувствовала, как на миг его сердце дало сбой – и бессознательно прижала трубку сильнее к уху, впитывая его страх.

– К-козленочек мой, ку-ку, – ласково позвала я.

– Ну и шуточки у вас, – выдохнул он и бросил трубку.

Я удовлетворенно улыбнулась.

Узнал ты меня, милый, ох как узнал… Хоть и косноязычна теперь моя речь, но голос все тот же.

Отряхнув платье и вычесав руками из волос комочки земли, я направилась ко входу на кладбище. С неудовольствием отметила, что у меня походка как у пьяного матроса. И туфли немилосердно жали, и ноги сгибались с трудом.

Едва я сунулась в ворота, как кожу тут же ожгло огнем, я отскочила и зашипела разъяренной кошкой. Села на корточки, тщательно облизнула раздвоенным язычком обожженную руку, кляня себя за забывчивость: на кладбище земля освященная, и мне туда ходу нет.