А. Воробей - Смотритель хищного города

Кошка зажигает свечи и расставляет на полу и скамейках. Крошечные огоньки подрагивают, придавая беседке непривычно одушевленные подвижные очертания. Пит залезает в гамак, подкладывает под голову рюкзак, который зачем-то потащил с собой. Уверен, у него там термос с чаем, кружки, остатки булочек, пледы и все, что, по его мнению, необходимо для уютного вечера на улице. Кэт забирается с ногами на перила, прислоняется спиной к столбику.

Мы не так часто собираемся в беседке все вместе. Как правило, это место для двоих, потому что между двумя всегда может завязаться разговор, проникающий в самую душу, затрагивающий такие глубины, которые не покажешь всем, но приоткроешь тому, кто по-настоящему близок здесь и сейчас. Много ночей я провел тут с Кошкой. Еще больше с Сумраком. И парочку с Питом. Кажется, я был чертовски пьян тогда, и приходилось слушать и говорить. И в этом тоже был смысл.

А зимой беседка превращается в место для одного. Когда поле не стрекочет, птицы замолкают, воздух становится ломким и хрустящим от прозрачности и тишины, а вокруг сияет белоснежное поле, можно прекрасно рассмотреть себя самого со всех сторон, распяв посреди этой кристальной чистоты. Увидеть то, что научился игнорировать, не замечать, прятать где-то в глубине своего мерзкого нутра годами. И, прикоснувшись к этой своей части, испугаться и сбежать, чтобы не запачкать это место, а потом долго не возвращаться и не хотеть смотреть на себя в зеркало. У меня так было. Много раз.

Мне непривычно быть здесь со всеми. Я не готов ничего говорить, я просто слушаю и наблюдаю. Сказка горит изнутри. Ей все интересно, она задает миллион вопросов, которые, на мой взгляд, более чем абсурдны: “Что это за мир? А в нем есть шоколад? А гороскопы? Птицы улетают на юг? Здесь показывают мультики? Рядом есть другие города? Далеко ли море? Можно мне завести собаку?” Какое счастье, что у нас есть Пит, который ответы выдает пулеметной очередью, кажется, особо не задумываясь: “Мир Чудес! Шоколада завались! Птицы летят всегда по небу! Собаку нельзя, она заразится от Волка бешенством и подцепит блох! Зачем тебе море, если есть речка?”

Кошка сторонится их, прячет лицо за длинными пальцами, сжимающими сигарету. Она, как и я, не выносит пустой болтовни. Пит не затыкается, словно ему выпал уникальный шанс поучаствовать в известной викторине, и он вот-вот выйдет в полуфинал. Наконец он рассказывает, как здорово ему удается полет, и Сказка подпрыгивает, не в силах усидеть на месте:

– Не может быть! Покажи прямо сейчас!

Уговаривать его не нужно. Пит вскакивает на перила, выжидает паузу, затем демонстративно падает спиной вниз и повисает в воздухе, точно невесомое облако. Нет никаких невидимых канатов и крюков. Ничего нет, кроме его собственной магии. Сказка визжит от восторга. Пит, медленно паря, облетает беседку по кругу, затем подхватывает девчонку и уносит в небо. Буквально на мгновение воцаряется тишина, и тут же заполняется стрекотом сверчков и кваканьем лягушек, которые на самом деле были здесь все это время, но заглушались несмолкаемыми голосами.

Мне не нравится, что Пит унес Сказку. За ним самим присматривать нужно, а доверять ему девчонку вообще немыслимо. Но если Сумрак до сих пор не бросился в погоню, значит все в порядке.

За беседкой начинается рощица, по ней проходит изгиб реки. В мелодии ночи я различаю что-то звонкое и переливчатое, похожее на девичий смех.

– Русалки, – говорю я.

– И что? – фыркает Кошка. – Побежишь к ним?

– Кис, не ревнуй. Ты же знаешь, я люблю тебя. Но поцелуй русалки приносит удачу.

– Не думал, что ты веришь в эти байки, – Сумрак вглядывается в черное небо, но Сказки и Пита давно не видно.

– Ты плохо разбираешься в людях. Я вообще довольно суеверный человек, ты прежде не замечал? – иронизирую я.

– Твое безрассудство тебя погубит. С акулой ты бы тоже полез целоваться?

– Если бы у нее было милое личико и пышная грудь, то уж не сомневайся.

В это время года речка бурная и поднимается почти в человеческий рост. Перейти ее вброд уже невозможно, а огромные камни полностью уходят под воду, лишь некоторые торчат лысыми макушками. Я перескакиваю с одного на другой, они мокрые и скользкие, и я чуть ли не падаю, но умудряюсь удержаться на ногах, кое-как поймав равновесие. Окажись я в воде, русалки меня утащат и живым не выпустят – это абсолютно точно. Сумрак не зря относится к хвостатым девам с опаской – мертвые не жалуют живых.

Собравшись с духом, совершаю последний грандиозный прыжок и оказываюсь на большом плоском камне прямо посреди реки. Шумит вода, квакают лягушки. Деревья по берегам высокие и раскидистые, между валунами огромные лапы папоротников сочные и жирные от воды. Наверняка русалки прячутся где-то рядом.

– Лилия, – зову я.

Ничего не происходит. Со стороны, наверное, я выгляжу, как Иванушка-дурачок, сидящей на камушке и зовущий русалочку. Сказал бы мне кто в моей прошлой жизни, что я буду заниматься подобным, я бы даже не засмеялся. Так как это, если и тянет на шутку, то очень скверную и не смешную. Но вот он я, посреди реки, зазываю речную принцессу. Потому что мне не показалось. Я их слышал, значит, они появятся. Мы, бункерные, плохо ориентируемся в числах месяца, но по всем моим ощущениям, сейчас русальи недели в самом разгаре.

Около меня вдруг раздается всплеск и доносится звонкий смешок. Кувшинки у берегов колышутся, точно их кто-то потревожил.

– Ты давно не приходил к нам, оборотень, – слышу я близко, но не вижу никого.

– Тем слаще наши встречи, – отзываюсь я.

Теперь они хихикают, не прячась, кружат возле камня, на котором я сижу, поднимая гребешки волн.

Из-под воды показывается голова. В огромных мокрых глазах, как в двух лужицах, отражается белая луна. Русалка опирается о камень и выныривает наполовину, ее кожа, покрытая крошечными чешуйками, сияет холодным серебристым светом. Длинные волосы липнут к телу, прикрывают красивую девичью грудь.

– Мы думали, ты забыл нас, – говорит она, ее голос сладок и певуч.

– Как же забыть вас? – я осторожно касаюсь ее лица кончиками пальцев. Кожа русалки мокрая и холодная. – Поцелуешь?

Вокруг нас раздается несколько смешков, еще две головы поднимаются из воды.

– А ты мне за это что? – ее глаза хищно поблескивают.

– А что ты хочешь? – я подаюсь немного вперед, придерживая ее за подбородок – влажные губы в сладостной близости.

– Возьми меня замуж! – говорит она и заливается звонким смехом, подружки тут же подхватывают: «замуж! замуж!»

– Дорогая, тут одно из двух, – я ухмыляюсь, притягивая ее к себе. – Или ты отращиваешь ноги, или я отращиваю жабры.

Губы русалки мягкие и сочные, но непривычно холодные. Она обхватывает меня одной рукой, оставляя мокрые следы на одежде. Я настойчиво углубляю поцелуй, чувствую вкус рыбы и речной воды, но мне не противно. Голова начинает кружиться, – все, что нужно утопленнице, чтобы затащить свою жертву под воду. Но я не останавливаюсь, мне нравится это легкое головокружение, тонкая девичья талия, податливые губы, уже горячие от наших поцелуев. Мне не хочется отпускать ее, я притягиваю к себе обнаженное тело, и русалка, словно обжигаясь о мою раскаленную кожу, с силой бьет хвостом по воде. Холодные брызги окатывают меня с головы до ног, я отпускаю ее, и она тут же выскальзывает и уходит на самое дно.