Дарина Стрельченко - Между яблонь

– Анька… Нет. Нет, конечно, – резко ответила мама. – Менять МПГУ на деревню – это, извини меня… как бы выразиться…

– Дауншифтинг, – кивнула Аня с язвительной улыбкой. – Да-да, мам. Только из меня вряд ли Макаренко получится или Викниксор. А вот из Кира может получиться Моцарт. Так что всё.

– Моцарт… – вздохнула мать. – Ты ему не говори пока. Обдумай как следует. А то тебя, как всегда, на волне-то занесло высоко-высоко. А потом передумаешь…

Аня рьяно покачала головой. Хмыкнула:

– Моцарт, блин… Главное, чтоб не Сальери.

– И всё-таки подожди хотя бы до вечера, Аня… Обдумай…

– Некогда думать. Зачёт, – бросила Аня и грохнула дверцей шкафа. Загремела вешалками, отыскивая блузку и брюки. Поразмыслила и кинула на диван юбку.

– Мам, подкрасишь меня? Сегодня Андрей Палыч принимает. Хочу быть при параде.

– На село и с тройками возьмут, – грустно съехидничала мать.

– Ну а вдруг я всё-таки когда-нибудь соберусь в МПГУ… Аттестат четыре года действует. Подкрась, пожалуйста. Ресницы только. Ну и помадой можно чуть-чуть.

– Иди умойся сначала. А то зарёванная не хуже Кирилла.

– Чего?!

Но, увидев себя в зеркале, Аня убедилась, что мама права: ресницы у неё и вправду слиплись острыми стрелками, а лицо было красным, как будто она только что тёрла его скрабом.

Дурацкое свойство: чуть что – сразу в слёзы, и даже сама не замечаешь.

Аня умылась, вытерлась полотенцем с гусями и вернулась обратно. Успела увидеть, как закрылась входная дверь.

– Кирилл ушёл гулять, – нервно сообщила мама. – Как бы не надел чего…

Аня быстро заглянула в комнату брата. Чёрного футляра на привычном месте не было.

– Скрипку взял. Наверно, пошёл к Алле Аркадьевне. Горем делиться.

– Может, она что-то придумает?.. – с надеждой предположила мать. – Всё-таки опыт. Сколько у неё учеников было?

– А помнишь, как она говорила на собрании – что в консерваторию её ученики поступать будут только через её труп? Она Киру скажет, что он дурак, ещё и отругает, что запись отправлял на прослушивание.

– А она не знала?..

– Так и ты не сразу узнала, мама. Кирилл просил не говорит, пока первый тур не пройдёт. Ох, лучше бы в первом туре и отсеяли! А то дали надежду и оставили с носом…

– Иди уже, Аня. Опоздаешь на свой зачёт, – расстроенно велела мама.

– Мам! Подкрасить!

Мама вздохнула. Достала из сумки косметичку, вынула тушь.

– Сядь за стол. Не вертись. Да не вертись, Аня! Всё размажешь…

…Она уже опаздывала, но всё равно сделала небольшой крюк: прошла под окнами старой, сложенной из бордового кирпича музыкалки, отыскала глазами кабинет Кириковой учительницы.

Несмотря на ранние и светлые апрельские сумерки, лампа уже горела. В бледно-желтом квадрате окна темнели два силуэта. Ане показалось, что тот, что слева, принадлежал брату.

Глава 3. Флигелёк с колодцем

Наутро была пятница. Аня проспала без всяких снов, а когда открыла глаза, увидела над головой дощатый крашеный потолок, почуяла слабый, кисловатый душок трав, скользнула рукой по тяжёлому одеялу и не сразу поняла, где находится. Когда сообразила, тут же зашарила под подушкой в поисках телефона. Шесть пятнадцать.

За окном занимался сумрачный, сероватый рассвет. Вылезать отчаянно не хотелось; в принципе, можно было поспать ещё почти час, уроки начинались только в половине девятого, но Антонина уже глухо гремела чем-то в кухне. «Старческая бессонница», – подумала Аня и осторожно спустила ноги с дивана. Никаких тапок, разумеется, не оказалось – вчера было не до того, чтобы раскладываться. Она дотянулась до колготок, которые оставила на стуле, натянула «учительскую» юбку, накинула поверх майки блузку и, на ходу застёгиваясь и приглаживая волосы, пошла выяснять, где тут можно умыться.

– Доброе утро, Анечка, – поздоровалась Антонина, даже не обернувшись. Она возилась с чем-то у плиты; пахло тёплым поджаристыми хлебом. – Как спалось?

– Доброе утро, Антонина Ивановна. Хорошо спалось, – пряча зевок, ответила Аня. – Скажите, а где умыться можно?..

– На новом месте, говорят, приснись жених невесте. Не снился? – усмехнулась Антонина, шурша по сковороде деревянной лопаткой. – Во флигельке колодец есть, там же кран рядышком. Спасибо Илье Петровичу, подвёл прошлой осенью воду. Тут тоже есть, посуду мыть удобно стало. И умыться можно. Но я пока тут вожусь, вам, наверное неудобно будет…

– А куда это – во флигель?..

– Выходите в сени, там тёмная дверка слева. Раньше колодец на улице был, но в дождь больно плохо туда по лужам, по траве. Накрыли навесом, стенки поставили. Это ещё Ванюшка сделал, лет десять назад.

Аня решила, что Ванюшка – это муж Антонины Ивановны; тактично промолчала. Потопталась, вспоминая, как пройти в сени. Снаружи Антонинова половина дома казалась приземистой, тесной, слепой, как крот, но внутри каким-то образом помещались целые лабиринты кладовок и пристроек, не говоря о кухне и огромной сумрачной комнате.

– Туда, – махнула лопаткой Антонина, будто услышав Анины мысли. С лопатки сорвалось несколько поджаристых крошек. Аня бросилась подбирать, но Антонина снова махнула рукой: – Не надо, Анечка, Маруська сегодня наверно прибежит, мы с ней приберём…

– Я помогу, – пообещала Аня.

Антонина обернулась от плиты, не слушая, ласково улыбнулась:

– Маруся недалеко совсем живёт. Как Ванюшка перестал приезжать, она мне помогать стала… Пол помыть, воду принести. Колодец недалеко, а всё-таки.

– Большая?

– Большая уже, – закивала Антонина. – Нынче девятый класс.

– Девятый? Значит, моя. Маша Калинина, нет?

– Да, да, Маша Калинина, – ещё ласковей заулыбалась Антонина. – Хорошая девочка… Как учится-то?

Аня, которая ещё не до конца изучила непредсказуемых тудем-растудем девятиклашек, Машу Калинину, тем не менее, помнила отлично.

– Хорошо учится. Думаю, на олимпиаду в этом году пойдёт по геометрии.

– Ну и ладно. Хорошая девочка, – повторила Антонина, хлопая дверцами скрипучего навесного шкафа. – И семья у них хорошая. Никто не пьёт.

– А у многих пьют?.. – тихо спросила Аня, переминаясь на холодном полу в одних колготках.

– У многих, Анечка. Вы идите. Умывайтесь, одевайтесь, а потом позавтракаем. В кои-то веки за стол сяду не одна. Маруська-то со мной редко остаётся. Прибежит, поможет, убежит… Школа, уроки, дома заботы. Брат у неё маленький. Михаил. Годика три.

Почему-то Аню очень обрадовало, что у Маши тоже есть брат. Как будто это автоматических сближало. Она вернулась в комнату, вытащила из баула полотенце, косметичку и пошла искать флигелёк с колодцем.

У чёрной, с едким духом гнильцы дверки в сенях обнаружились огромные галоши. Предположив, что они предназначены для выходов на «полуулицу», Аня, слегка брезгуя, всунула в них ноги и почапала по хлипкому коридору. В стенах было больше щелей, чем досок, ламп не было, но было совсем светло: сентябрьское солнце, розовое и раннее, золотило доски и сочилось из щелей щедрым розовым потоком.