Елена Гусарева - Ищи меня в отражениях

Тут только я заметил хрупкую фигурку в кресле, свернувшуюся калачиком. Юрий Михайлович посмотрел на девочку.

– Устала, спит бедная. Да и я устал за эту неделю. Ох, и понервничали мы, Тимофей.

– Заберите Надю, пускай домой идет. Я уже в порядке.

– Да будить не хочется. Спит так сладко.

– Заберите. Пусть в другой комнате спит.

– Что ж, раз она тебе мешает.

Юрий Михайлович поднял Надю. Она не проснулась. Ее тонкая рука свесилась и раскачивалась, когда директор понес девочку к дверям.

– Может тебе что-то нужно?

– Принесите мой плеер и пару кассет, если можно.

Директор кивнул.

– Я пришлю к тебе Верочку с бульоном, – бросил он, протискиваясь в дверной проем. – Поправляйся.

Мой второй день в школе… Всего лишь второй день.

Я стоял за углом, дожидаясь назначенного часа. Когда до звонка осталось пять минут, я, скрипнув зубами, тронулся с места. Успел как раз вовремя, залетел в кабинет вместе со звонком. Опустив взгляд, лишь бы только не попасться ей на глаза, я протиснулся в конец класса.

– Тут свободно?

Остроносый оторвался от учебника географии.

– Свободно, садись, – дернув плечом, ответил Воробей.

Начался урок географии. Молоденькая учительница проверяла присутствующих. “Невинный… Тимофей,” – она метнула кокетливый взгляд в мою сторону.

– Ну и фифа, – хмыкнул я.

– Ага, – улыбнулся Воробей. – Наша Любовь Александровна. Мы ее Фифой и называем.

Фифа цокала туда-сюда, то к карте, то к доске, записывая народонаселение какого-то государства. Добрая половина мальчишек пристально следила за каждым движением сиреневой юбки. Вторая была адептами белой шёлковой кофточки, точнее, выреза на этой самой кофточке… Девчонки тоже смотрели с благоговением, словно повстречали музу. Энергия тонкими струйками поднималась к потолку. Я облизнулся от удовольствия. По всему выходило, география станет любимым предметом.

– А ты где две недели пропадал? – поинтересовался Воробей, не отрываясь от учительницы.

– Да так, гриппом болел.

Весь урок я пытался сосредоточиться на поклонниках Фифы. Но аппетит портился, как только бывшая соседка оборачивалась, чтобы в очередной раз впериться в меня дотошными туманно-серыми глазами. Каждый раз я ощущал невероятное смятение, как будто пойман на месте мерзкого преступления. Никогда ни один человек не производил на меня такого действия. Внутри что-то дергалось, и я чувствовал, что снова теряю контроль над собой. Это пугало и изматывало. Хотелось бежать, бежать как можно дальше, чтобы не чувствовать этого разоблачающего взгляда, который, словно хлыстом, стегал всякий раз, когда она оборачивалась. Но не мог же я, в самом деле, опять сбежать с урока! Не получится все время бегать от нее. Я должен что-то придумать, каким-то образом заставить отвязаться от меня.

Я с нетерпением ждал конца урока, но лишь прозвенел звонок, Надя встала и уверенным шагом направилась ко мне. Одним движением я смел вещи в сумку и, словно вор, бросился бежать из класса по соседнему проходу.

Наши догонялки продолжались весь день. На переменах я приклеивался к Воробью и, не отставая ни на шаг, заваливал вопросами о всякой ерунде, лишь бы не дать Наде вклиниться в наш разговор.

– Сашка, у тебя есть что-нибудь послушать?

– Есть “Кино”, “Агата Кристи”, “Чайф”.

– Понятно.

Стандартный суп-набор…

– А что-нибудь поинтереснее?

– Например?

– Ну, типа вот этого.

Я засунул ему в ухо наушник. В плеере играла “Lacrimosa”.

– Это че за симфония такая? – Воробей поморщился.

– Это готик-рок.

– Нифига на рок не похоже. Уфф… Они на немецком, что ли, поют?

– Ну да.

– И тебе нравится эта хрень?

Я уже хотел отстать от него, но Надя в очередной раз метнула взгляд в мою сторону и, казалось, была готова опять сорваться с места.

– Хорошо, давай попробуем вот это.

Я поменял кассету в плеере.

Только бы продержаться до конца перемены.

– А это че?

– “Therion”. Направление – симфонический металл.

– Ну, тут, конечно, поживее. – Воробей недоуменно приподнял бровь. – Но они ж там хором поют…

– Тебе не нравится?

– Честно?

– Понятно.

Я достал еще одну кассету.

– Тогда последняя попытка. Моя любимая на сегодня. Так что буду признателен, если соврешь. Эта кассета мне просто чудом досталась. Их практически нигде не продают.

– Ну, давай, – Сашка вздохнул и опять засунул наушник в ухо.

– Слушай, так этих я знаю! – воскликнул он с облегчением. – Это ж Metallica, только без слов.

– Не, чувак. Это Apocalyptica, каверы на Металлику на виолончели.

– Неплохо. Только Металлика все равно лучше.

Надя все-таки подошла к нам. Я посмотрел на нее, пытаясь сделать взгляд посуровее.

– Чего тебе, Ступакова? – громко спросил я.

Многие обернулись. Кое-кто одобрительно хмыкнул. Я чувствовал себя гадко. Надя опустила глаза и шумно выдохнула. Потом развернулась и зашагала прочь.

Она оставила попытки подойти, но взгляды ее стали еще более пронзительными.

Почти неделю удавалось избегать разговоров с Надей. Мы сидели в разных концах класса. Я не подходил, и она тоже больше не пыталась заговорить со мной. Я уже привык сидеть за последней партой с Сашкой, которого почти сразу начал называть Воробей, но его это, кажется, только веселило. Я проводил с ним много времени, и мы быстро сдружились.

Обычно мы встречались с Воробьем в сквере по дороге в школу и болтали о том о сем. Я неизменно подначивал его на разговоры о рыженькой Вике – его безответной любви. И он делился самым сокровенным, ничего не подозревая.

– Я в нее влюблен чуть ли не с первого класса, представляешь? Мы даже дружили раньше… пока она не решила, что я ее недостоин. Она живет тут неподалеку, в соседнем дворе. Каждое лето мы тусим в одной компании, и между нами опять… все налаживается. Но как только начинается школа, она перестает меня замечать, – Сашка тяжело вздохнул и пнул пустую пачку из-под сигарет. Он их вечно где-то находил. Увидит, и обязательно пнуть надо. – Я не могу ее понять. Она ведь классная девчонка… И что мне со всем этим делать?

Да выкинуть ее надо из головы раз и навсегда. Тут все ясно.

Ему я, конечно, такого не сказал.

– Попробуй пригласить ее куда-нибудь.

– Ха! Пригласишь ее… Да к ней вообще не подойти, когда она со своей свитой. Они потом месяц надо мной стебаться будут.

– Ну, не знаю. Может, напиши ей тогда?

– Нет! – Сашка поморщился. – Я уже писал как-то… Она эту записку чуть ли не всему классу прочитала.

Вот зараза! Какого черта ты все еще о ней думаешь?

Я бы, пожалуй, избавил тебя от бесполезных страданий, только что же мне есть тогда?…

– Ну подожди, может быть она еще… разглядит тебя.